НИКОЛАЮ ЗАРУБИНУ,
автору книги "Родимая сторона"
Цветок высокой кашки полевой,
Как все родное, ты растешь из детства.
Моя земля - ты мой исток живой,
Завещанное дедами наследство.
Тугой травы зеленая парча -
Ковра на свете нету драгоценней.
И надо всем, как белая свеча,
Березка та, что обнимал Есенин.
Родимая, заветная земля,
Пройду тебя от края и до края.
Заколосились хлебные поля,
До самых звезд колосья простирая.
Ночное поле пахнет молоком,
Ромашкою, настоенной на солнце.
Пройдусь по зрелой ниве босиком,
Увижу в небе Господа оконце.
Я на колени встану перед ним
И помолюсь на степи и овраги,
Чтоб мой народ, Спасителем храним,
Спокойно жил в достатке и во благе.
Чтоб на куски - Россию не деля,
Мы знали только доброе соседство,
Чтоб не погибла Русская Земля -
Отцов и дедов кровное наследство.
1998
В ТУЛУНЕ
Владимиру Кирееву
Белый снег над Тулуном,
Белый снег над белым светом.
Хорошо мне быть поэтом,
Умываться белым сном.
Там, в летучем белом сне,
Старый город деревянный,
Мой загадочный, туманный,
Замирает в тишине.
Хорошо - беды не знать,
Не скользить по льду кручины.
И судьбу свою с зачина,
С русской песни начинать.
Шел я снежною тропой,
Тулуном, горой Манутской,
Где не мог я разминуться
С неизбежною судьбой.
С яркой, яростной зимой
И безумною любовью,
Что из сердца вырвал с кровью,
Но не вырву город мой.
Буду жить я Тулуном.
Где во мне души не чают,
Величают и встречают
Белым снегом и вином.
Тулунчане, верьте мне!
Если город занедужит,
Пригожусь и буду нужен -
Не во сне, а в Тулуне!
1998
* * *
К. Л.
Ах, полно!
Другим оказался бы счет,
Явись я из армии
В выгодном блеске.
И вот твоя жизнь
Соразмерно течет,
Но ты, словно рыба,
Томишься на леске.
Висит над Москвою
осенняя мгла,
Спит голубь на кромке
Лепных украшений.
Так нежно любившая,
Ты не смогла
Увидеть мое
Болевое крушенье.
Опять над Москвою
Осенний салют.
Раскисли снега
от обилия соли.
Я - утро и день
Воедино солью:
И солнце пойдет
полоскать
антресоли.
Я каждую ночь
Пролетаю во сне
От синего неба - к набату.
Я знаю:
Вернешься однажды ко мне,
И примешь губами
расплату.
1971
СМЕКОЛИКИ
Смеколики.
Смекиночки.
Смекаю: снег разснегился.
Не смею
Разснежиниться,
Немею от снегов.
А снеги
Снежно
Снежатся.
Снежинятся,
Снижаются.
Снежаночки заснеженно
На саночках летят.
Во снеге,
В оснежении
Снежинки переснежились.
Уже не хлопья снежные -
Снежилища идут.
Сияют
Белоснежия!
Мерцают
Синеснежия!
Спешат международники -
Всеснежные снега.
А у меня подснежники -
Снежинистые
Нежики.
И нежики, и снежики
Наснежили снежат.
1971
В НОЯБРЕ
Боялась туча детворы:
Не делала
попыток
Упасть снегами
На дворы,
На каменные плиты.
Уже пошаливал мороз,
Но мы
Желали снега,
А он не шел,
а он всерьез
Не появлялся с неба.
И пустовал
Хоккейный корт,
Как будто лунные кратер.
И космонавты
Шли во двор
Еще в осенних платьях.
Чертила что-то
детвора
Мелками на асфальте,
И дворник
В новенькой фуфайке
Стоял с метлой
среди двора.
1971
СТИХИ ОБ УВЕРЕННОСТИ
Уверенность берет за горло зал
И пахнет крепко,
Как весенний вереск.
Наивные сердца
я потрясал,
Как хариус, стремящийся на нерест.
Вон Чаплин дарит
Зрителю восторг -
И ты его освищешь ли?
Попробуй!
Уверенно,
разбойно,
двухметрово
Брал Маяковский
Гамбург и Нью-Йорк.
Уверенность естественна, когда
У корабля - надежные матросы.
Уверенно грохочут поезда.
Но иногда
Слетают под откосы.
Уверенно снижаются дожди,
Уверенно-близки твои ладони,
А я так суеверно-нелюдим,
Когда читаю Кафку
и Платона.
Уверенно ли вены отворял
Сергей Есенин ночью
В "Англетере"?
О, если бы уверенность твоя
Смогла мою уверенность
уверить!
Я - слово поднимаю, как салют!
... Случилось так,
Что в жизни разуверясь,
Перечеркнув уверенность свою,
Сошел, как поезд,
Маяковский - с рельсов.
1971
* * *
Ах, эта ночь нетрезвая
С курантами тоски,
С ликующими
рельсами,
С летящими такси.
Ах, эта ночь басовая,
Густая тишина.
И в небе
полусонная
Скрипичная луна.
Дома мои -
кирпичики,
Коричневые сны,
И запахи карминные
Осенней глубины.
Не спите,
полуночницы!
Не спите, образа!
Во мне
Твои восточные,
Раскосые глаза.
И улицы расписаны
В неоновые сны,
И тополя
радистами
В кабинах тишины.
1971
НОЧНЫЕ МАНЕКЕНЫ
А в городе проснулись манекены:
Не видно мне
И неизвестно вам,
Как сквозь проемы окон
или стены
Уходят манекены по дворам.
Закрыты до утра кинотеатры,
Которые берутся на "Ура!".
Как персонажи
странных кинокадров
Гуляют манекены до утра.
Я встречу манекена у подъезда,
Он у меня попросит закурить
И как артист
Из нашумевшей пьесы
Мне о Феллини станет говорить.
Он вышел из окна "Универмага",
Мечтал обычным человеком стать,
Ему нужны
бумага и отвага -
Упущенное время наверстать.
Я подарил тетрадку манекену,
Чтоб он писал великие стихи.
И он ушел счастливый,
вдохновенный,
Когда деревьев вспыхнули верхи.
... Иркутск живет
То встрепанно, то гладко,
Бегут девчонки в платьях до колен.
А я нашел знакомую тетрадку
На улице,
где сбили манекен...
1971
_*_
П М
И И
Р Д
А__________А
Пески полыхают кроваво,
Сумевшие
Вечность вобрать.
О, рабство без правды и права!
О, радость -
Во рву умирать!
Иные миры потрясая,
В Бессмертье,
В пустые гроба
Себя пирамида вонзает
Подобьем
Земного шипа.
Величье свое обретая,
От гордости сладкой
Слепа,
В брешь времени
Сверху кидает
Забитого насмерть раба.
Ползет пирамида по всхлипам,
По крови рабов,
По губам...
Она - не Бессмертье Великих,
А просто -
Надгробье рабам.
1972
ОСЕННЯЯ ВАРИАЦИЯ
Я не пойму однажды
Фонарей
И этой черной ночи
Не запомню.
Чертили что-то
листья
Во дворе,
Чумазый кот
Слонялся по забору.
Стояла осень.
Мокрое окно,
Как будто ничего
не отражало,
Но ты вошла
В остывшее - темно -
И молча
К подоконнику
прижалась.
Внесла с собою
Отсвет фонарей...
А я сидел,
Задумчивый, как Будда,
И в окна посветлевшие
Смотрел,
Сиянья
не заметивший
как будто.
1972
* * *
Был дом
и музыка,
и полночь,
Чтоб плечи белые
Сминать.
И было
жить
еще не поздно,
И было поздно
Умирать.
1972
СТАРЫЙ КЛОУН
Я - старый клоун.
Алкоголик.
Я сам собой опустошен.
В последний раз
Я в этой роли,
Как кролик - жалок и смешон.
Я с детства
В цирке ошивался,
Я жил дыхание ковра,
Я в роли дивные вживался,
Я - на манеже до утра.
Каких я женщин
В ложах нежил!
С каких таращился арен!
В родных краях
и дома не жил -
Униформистов сюзерен.
В аду, в раю, помимо рая
Я пил, и плакал, и старел...
И роль за ролью
выбирая,
Я весь афишами пестрел.
Душа дышала перегаром,
Судьбой сожженная дотла.
Неужто всё пропало даром:
Мои успехи и дела:
... Звучит набат.
Глаза навыкат,
Как у Джордано на костре.
Сегодня мой последний выход!
Последний выдох
на ковре!
1972
ТИШИНА
У края сумрака,
У края
Твоей любви и нелюбви
Стояла ночь моя
немая,
Ненаселенная людьми.
А тишина
Плыла, как лодка.
Шептались голуби во сне,
И чей-то пес
Луженой глоткой,
Наверно, лаял обо мне.
А у дороги,
у разлуки,
Как у излучин темных глаз,
Мои
Измученные руки
Твою испытывали власть.
Всё устремлялось
В некий невод,
Где были звезды и луна,
Где,
Как подстреленная нерпа,
В ладонях билась
Тишина.
1972
* * *
Я сразу смазал карту будня,
Плеснувши краску из стакана.
В. Маяковский
Твоё величество,
мой лист!
Мой господин!
Мой белый!
Я - близ тебя,
Как хитрый лис,
А может - раб твой бедный.
Я на колени становлюсь,
Когда велишь
остаться.
Велишь молиться - я молюсь
Спаленными устами.
Велишь горбатиться,
корпеть -
Я над строкой горбачусь.
Мой лист!
Я создан, чтобы петь.
А ты - уже расстрачен.
Ты смазан буднями ночей
И красками забрызган,
Уже не мой,
еще ничей,
Неузнан и непризнан.
Душевным пламенем сожжен,
Актер под маской грима...
Стихотворение свежо,
Когда - несотворимо.
1972
ПЕРВЫЙ ИНЕЙ
Озноб почувствую спиной.
Как в белой сказке -
всюду иней!
Повисли строфы надо мной
Высоковольтных линий.
Срослись
кристаллами
дома,
Укрылся шубой перекресток.
Томами раннего Дюма
Распухли белые киоски.
О, небо,
Рухнувшее вниз
На темный гравий улиц узких,
Где даже солнце
под карниз
Ползет неслышно
По-пластунски.
Я собираю на ладонь
Хрустящий иней
с веток гибких:
Он пахнет вербой молодой
И почему-то
Свежим гипсом.
1972
* * *
Не пойми меня превратно,
Я тебе не стану врать:
Я -
Твой маленький привратник,
Позабытая тетрадь.
Я послушен и понятлив,
Как собака на цепи.
Послушание -
Щенята,
Если хочешь - утопи.
Сторожу твои наряды,
Дел бессчетные тома.
Быть
Всегда охота рядом,
Если любишь без ума.
Ты пришла. Я без умолку
Хохочу - грохочет цепь...
На меня
Ты смотришь долго...
Что-то дрогнуло в лице.
1973
НАСТРОЕНИЕ
В окне заводные снуют механизмы,
То просто синицы по древу снуют.
А солнце сибирское движется низко
Туда, где гранатами светится юг.
Но тонет в горах, в хрящевидной утробе,
И сумрак приходит, и кажется мне,
Что он матерьялен и даже съедобен,
Как студень, застывший на зимнем окне.
Ах, зимние сумерки с жирным кружочком
Наверно, такой же съедобной Луны!
Я выйти хочу из медлительной ночи,
Рассечь этот мягкий футляр тишины.
Под крышу запрятать звезду голубую,
Высокое небо на части разъять...
И утром над белыми соснами будет
Моё раскаленное сердце сиять.
1973
РОМАНС
Не ты, мой друг, не ты, а я
Вчерашний день
провел в сиротстве -
В саду, где узкие воротца
И деревянная скамья.
Где у моих уставших ног
Тропинка пыльная плутала,
Где сонно бабочка летала,
Где понял я, что - одинок.
Слагался день из низких туч,
По древу ползали мурашки,
И думу думали ромашки,
Как уберечь последний луч?
А ты увидеть не могла,
Что я весь день
провел в сиротстве.
Мне - длинный день,
тебе - короткий,
Тебе - огонь, а мне - зола.
Но ты умела рисковать,
И потому была жестока.
И потому - не одинока,
Что дверь умела закрывать.
Мне милых губ не целовать,
В сиротстве быть, в саду забвенья...
И я бросаюсь в исступленье
Ромашкам головы срывать.
1973
* * *
Уподобившись грозе,
Прогремлю
И стихну.
Или в утренней росе
К муравьям
Протиснусь.
Может быть,
у муравьёв
Научусь уменью
Нетерпение свое
Превращать
В терпенье.
Только снова
по траве
Молния ударит.
Зря ты,
Добрый муравей,
Мне терпенье
Даришь.
1973
АВТОГРАФЫ
Моя биография -
Графика.
Я кем-то забытый
автограф.
Судьба мне однажды потрафила:
Качу
Позолоченный обруч.
Тот обруч из детства,
из юности
По жизни,
По осыпям катится.
Глаза твои, полные лунности,
Такими глубокими
кажутся.
Из жизни пожалуем в живопись,
Вскрывая ножом
Биографии.
Моё или чье-то двужилие
Ввели
В неизбежные графики.
Исчезнуть - удел Человечества,
Удел гениальных -
остаться.
Дарите автографы
Вечности,
Как Пушкин,
Хайям,
Нарекаци.
1973
* * *
Условно значусь и живу,
Живу и плачу - всё условно.
А если
Выветрится СЛОВО?
А если
Канет в тишину?
Условны знаки на стекле
И знаки странные
В тетради.
Я каждый вечер умираю
В колечке дыма,
Как в петле.
1973
ПОЕЗДУ
Ранние и поздние
Поезда,
Как поиски.
Укачу по осени
На гремучем поезде.
Ах, крути-накручивай,
Успевай до снега.
А лицо попутчика,
Как у печенега.
А места -
Плацкартные.
А ветра - сквозные.
Ты стучи,
Подсказывай
Счастья позывные.
Ты свисти-насвистывай,
Не ищи пристанищ.
Знаешь, не завидная
Долюшка
У станций.
Музыка движения.
Родина большая...
И хохочет женщина
Не моя,
чужая.
1973
ДВОРНИК
Солнце кануло, едва
Опустился вечер.
Оголилась голова,
Вышел человечек.
Он придерживал фонарь,
Не являвший света.
Он - фанатик или стар,
Или сторож лета.
Полудемон, полубог
Или просто дворник:
На затылке -
шерсти клок,
И кадык - на горле.
Он качался фонарем
И фонарь качался.
Я был признан дикарем
И еще -
начальством.
Человечек наливал
Из бутылки "Старку"
И чего-то ликовал,
И фонарь поставил.
В этой ночи
до зари
Мы царили двое -
Полупьяные цари:
Я и старый дворник.
1973
* * *
Конвоем выстроились свечи,
Расстреливая тишину.
О, свечи! Будьте человечны!
Я гибну в собственном плену.
Четыре Севера со мною,
Четыре черных тишины.
Мой дом беседует с Луною
О надзирательстве Луны.
Я замурован среди полок,
Как будто в крепости из книг.
Меня терзает мистер Воланд,
А может быть - его двойник.
Со мной сумерничает Будда,
Слова о Вечности гласят.
Мироточивые как будто -
Иконы древние висят.
Четыре черные собаки
Хранят молчание моё.
Шекспира "Полное собранье"
Глотает на ночь мумиё.
Не понимаю назначенья
Цветов, проталин и домов.
Годами длится заточенье
Среди блистательных умов.
1973
В ГОСТЯХ У ПСА
В гостях у пса
В просторной будке
Сидим и пьем
вино
вдвоем.
В гостях у пса
Сухую булку
Сидим и медленно жуем.
Он говорит мне:
- Надоело
Ночами лаять на луну,
На столб мочиться
То и дело
И цепью
цапать
тишину.
Он говорит:
- Упали уши,
Теперь я стар и одинок.
А кобелям другим
На ужин
Бросают лакомый кусок.
Теперь не лается,
Не спится
И суки стали обижать.
Теперь я пью.
Охота спиться,
Пропить ошейник
И сбежать.
1973
* * *
Какая улица прямая!
Простреленный
Капелью
Снег
Вошел в стихи.
А я летаю
Под облаками по весне.
Вошли стихи...
И без усилья
Душою космос овладел.
Там я
Отращиваю крылья:
Таков прекрасный мой
Удел.
А ночь тиха
И сокровенна.
А утро - инеем полно.
Снимаю крылья -
и - на стену,
Надену крылья -
и - в окно.
1974
ЛЕСНЫЕ ПОЖАРЫ
Костры богаты искрами -
Гасите, не спеша.
Безудержно, неистово
Горит моя душа.
Горит моя зеленая,
Залетная тайга.
У лиственниц зареванных -
Лосиные рога.
Без шума и без выстрела
Вплотную подойду,
Когда пронзите искрами
Живую темноту.
Взрывается, проносится
Пожаров полоса.
Кричат, дымятся просеки,
Горят мои леса.
Пожарами оплавлены
Дороги и мосты.
Древесные каракули,
Как скорбные кресты.
Коробится, прогорклая,
И корчится листва.
В дыму мелькает - гордого
Изюбря голова.
Над речкой обожженною,
Где плотный пар висит,
Детеныша лишенная,
Лосиха голосит.
1974
ОПЫТ
И предначертанность дождя,
И очертанье
Ожиданья,
Как озабоченность добра
Над желтой грустью
Увяданья.
Увял мой дух.
И тень его,
Как наступающая осень,
Как лики древние
Икон,
Как мой незавершенный опыт.
Мой опыт - осень -
Начался,
Была зима -
Не завершился.
Мой опыт оптом удался,
А может,
Оптом провалился?
И только красный лист
Во лбу,
Как метка
Давних инквизиций.
И мой знакомый лилипут
Со мной здороваться
Боится.
1974
ПАСХАЛЬНЫЕ СТИХИ
Петру Мельнику
Петя Мельник - рыбак,
знаменитый в округе,
Управитель Байкала, почти - Посейдон.
Очень жаль, что его богатырские руки,
Его торс не лепили Роден и Гудон.
Эту шею могучую просто забыли
Все художники мира.
А Мельник живет
И чугунные плечи, как тяжкие крылья,
Расправляет и вновь над Байкалом плывет.
По-хозяйски осмотрит байкальские дали,
Занемевшие воды словцом ободрит.
Среди льдов и цветов,
среди птиц и проталин
Петя Мельник зимою и летом царит.
Вот он сети закинул. Берет, сколько надо
У тайги, у Байкала. Не больше того.
В нем достаточно света,
сердечного лада,
Потому и Байкал понимает его.
Снова дыбится лед под напором весенним,
Оживает Байкал, просыпается лес.
Вот и Пасха пришла!
Всюду свет Воскресенья!
Люди, милые, с Пасхой!
Христосе Воскрес!
19. 04. 1998.
День Светлого Воскресения Христова
РОМАНУ СОЛНЦЕВУ,
автору книги "Птицы с яркими глазами"
Птицы с яркими глазами,
Птицы с белою душой...
Кто на птицу сдаст экзамен
Посреди беды большой?
Мир собой, дележкой занят.
В мире птица не видна.
Кто на птицу сдаст экзамен?
Эй, вы, люди!? Тишина.
Знать, не в те мы сели сани
И помчались по золе.
Птицы с яркими глазами
Умирают на земле.
Кол осиновый мы сами -
Для себя - несем с собой...
Кто на птицу сдаст экзамен,
Тот изменится судьбой.
Пусть не будет крыльев ярких,
Надо сердцем расцветать.
Кто в Москве и в Красноярске
Сможет по небу летать?
А когда в душе родится
СЛОВО, точно Божий Глас,
То экзамены на птицу
Примет Родина у нас.
1998
ПЕСНЯ ВОСЕМНАДЦАТОГО ВЕКА
Дырявый шатер. Золотой балаган,
Который похож на потухший вулкан.
Тарелочка желтых и красных монет,
Труба и шекспировский поздний сонет.
Читают актеры судьбу по слогам:
ДЫ-РЯ-ВЫЙ ША-ТЕР
И ЦВЕТ-НОЙ БА-ЛА-ГАН.
Дорожные знаки, весенний мираж.
Не скоро еще загрустит Карандаш.
Не скоро обрадует смехом своим
Таинственный Чаплин - трагический мим.
Не скоро еще отзовутся ему
Ребята с Арбата, а всё потому,
Что в знойной степи и под сенью садов,
В булыжных предместьях больших городов,
В Парижах и Римах на зрительский суд
Усталых актеров телеги везут.
В Мадридах и Прагах - повсюду их ждут,
С тарелкой по кругу их жены идут.
Качается в скрипе и шуме телег,
Как нищий актер, восемнадцатый век.
Глядит, потешается всюду народ,
Как пляшет Пьеро, коломбина поет,
И как достает из тряпичных глубин
Потертое платье свое Арлекин.
1974
* * *
Жестокой осени
круженье,
Смещенье красок
В желтый цвет,
И Бородинские
сраженье
Листвы с дождем,
Печали свет.
Когда на сердце
осложненье
От крика
Раненой листвы,
Лечусь охотою
осенней,
Стреляя в цель
Из тетивы
Упругой,
Тонкой паутины,
Забыв надолго
о ружье.
И все же
Осень победила...
И лето
кончилось
уже.
1974
АВГУСТ
Т. С.
Милая! Август уже на земле.
Скоро осенние листья закружат.
Милая, помнишь на нашем столе
Много вина, остывающий ужин.
Милая, помнишь спасительный дождь,
И в Мирозданье плывущие лужи?
Милая, август уже... Подытожь
Все, что осенние ветры закружат.
Милая! Господи! Как я люблю
Губы твои в молчаливой улыбке!
Если я болью себя утолю,
Значит умру, как осенние скрипки.
Милая, август уже. Тишина.
Нам никуда от разлуки не деться.
Милая, сядь, посиди у окна...
Дай мне еще на тебя наглядеться.
1974
* * *
И нет молвы - меня стеречь
И славы не было -
Затронуть.
Мне б в этой комнате
Огромной
У ног возлюбленной прилечь.
И чаши не было - испить
И мести не было -
Отведать
И вовсе некого от ветра
На мокрой улице укрыть
И ночи не было - упасть
И крыши не было -
Укрыться
И боли не было у крика
А только
Маленькая часть
И не мигалось фонарю
И поездам не уходилось
Пространством
Время поглотилось
Свечой упавшее в зарю
Не сочинялось не жилось
И ничего не удавалось
Лишь только
Горько целовалось
У плеч
Где счастье не сбылось
1974
ТРОЙКА
Свет Комья
Сосна Снега
Сиянье Или звезды
Снега Обожгли
След Морозом
Луна Грудь
И вместе В темном
С ней Поле
От мороза След
Сатанеет Полозьев
Серебристый Словно в небе
Скрип Млечный
Саней Путь
То ли Звезды
Эхо Падают
То ли На крупы
Топот И глаза
Пляска Как
Кованых Две
Копыт Луны
В синеве Из
Сугробы Медвежьего
Тонут Тулупа
Тройка На меня
По полю Устрем -
Летит Лены
1974