ПОЭТ И ШЛЮХА
Нелепее союза нет,
Где плоть бездарней духа.
Он был блистательный поэт,
Она - простая шлюха.
Поэт трудился наповал,
Он создавал сонеты -
И это было, как обвал,
Как пышный свет кометы.
Он умирал, он оживал,
Строка дышала жарко.
Он эту шюху воспевал
Нежнее, чем Петрарка.
Как шестикрылый Серафим,
Он превращался в духа...
Горел и таял парафин...
В разгул пускалась шлюха.
Поэт не видел, как она
Змеёю ускользала.
- Я твоя верная жена! -
Из темноты бросала.
О ней все мысли и слова:
Жена! Любовь! Светлица!
Его печатала Москва
И даже - заграница.
... Поэт ушел в расцвете лет.
Его жена - старуха...
Он был блистательный Поэт!
Она - простая шлюха.
1974
ВЕСНА НА РЕКЕ ИЕ
Людмиле Мельничук
Едва явился первый лист,
Пробив коричневую почку,
Речные нервы напряглись,
Сломав тугую оболочку.
Едва созрела тишина
И крыши тяжкие просохли,
Ия забилась и пошла,
И мы от грохота оглохли.
Бродили мы среди тепла,
Сергей Георгиевич - с нами.
Гитара пела и плыла,
И полыхала, точно пламя.
До сей поры звучит во мне
Тот вальс "Оборванные струны",
Напоминая в тишине,
Как были мы беспечно-юны.
Как верба желтая цвела,
Звенел, светился каждый атом,
И ты красивая была,
Ходила с фотоаппаратом.
... Река бежит, не торопясь,
Верша свое земное дело.
Здесь в гриву времени вцепясь,
Шальная юность пролетела.
1974
СМЕРТЬ ТРУБАЧА
Кровавый рот и пыльная щека,
Буденовка, пробитая навылет.
Уставший конь, упавшая рука.
Она уже мелодию не выльет.
Ну, что, трубач? Безумец! Пацанок.
Лиха беда... Конец или начало?
Лежит Россия пыльная у ног.
А, может, степь мальчишку укачала.
Вставай, трубач! О землю обопрись!
Сожми трубу кровавыми губами
И заиграй мелодию, чтоб ввысь
Она летела вместе с голубями.
Вставай, трубач! Уходит эскадрон.
Я так боюсь, чтоб ты не потерялся.
Четыре ветра с четырех сторон
Тебя несут за световое прясло.
Забытый голос плыл издалека:
Наверно, мама за горой кричала...
Но голоса - ни бледная щека,
Ни бедная душа не замечала.
Лишь видели раскрытые глаза
Сквозь черный дым
и красные закаты,
Как голуби взлетали в небеса
И разрывались, будто бы гранаты.
1972
В МОСКВЕ
Марине Скворцовой
Была Москва, зима, гвоздика
В твоей руке или в тебе...
Скажи, откуда ты возникла
В моей Москве, в моей судьбе?
Скажи, откуда эта полночь,
Неосторожные слова,
И ты, пришедшая на помощь,
На сон похожая сперва?
Метель в окошке говорила
В непостижимой тишине,
А имя звонкое Марина
Как льдинка, таяло во мне.
Ах, как мы деньгами сорили:
Таганка! Каунас! Нева!
Внезапным светом озарили
Меня Марина и Москва.
Мы ночью слушали метели,
В снегах устраивали пир,
То в Питер, то в Литву летели,
Мы открывали окна в мир.
Бродили Вильнюсом старинным
И петербургской мостовой...
Была зима, Москва, Марина
И поцелуи над Москвой.
1974
* * *
Ты такая... Ты всякая.
Ты моя - не моя.
В каждом жесте - двоякая,
В чем уверился я.
Ты такая... Ты всякая.
Любишь дней кавардак.
То с тобою - бродяга я,
То - смиренный чудак.
Ты такая... Ты разная,
Как мечта и судьба.
Деловая и праздная,
Как цветы и хлеба.
Ты такая... ты странная.
Чем меня ты взяла?
От природы - туманная,
В непогоду - светла.
Ты - как горные осыпи:
Пробираюсь, терпя.
Ты такая... О, Господи!
Я ведь знаю тебя!
1975
* * *
Этот узкий перрон. Этот город пустой.
На столбах закоптелых - вороны.
Я у жизни учился. Я был холостой,
Как в ружье - холостые патроны.
Моя юность катила крутым колесом,
Рассиялись вполгорода спицы.
Мимо женщины шли, а в саду городском,
Словно девушки - пели синицы.
Я кружился с Наташей, о Вере скучал,
В небе месяц качался подковой…
Я свиданья в саду городском назначал
То Ратаевой, то Петряковой.
А потом неожиданно встретил любовь...
Словно лебеди - вскрикнули реки.
И единое тело, единую кровь
Поезда разлучили навеки.
Твой перрон до сих пор голосит о былом,
Мой перрон замолчал у вокзала.
Только звякает ворон железным крыло,
Словно бьется кремень о кресало.
1975
СОН
Тишина.
Угасающий грохот.
У бессмертия -
судорог нет.
Снова черного пороха
Копоть
Оседает
На болдинский снег.
Умирающих
больше,
чем мертвых.
Умирая,
Пытаемся мы
Уползти
С перебитой аортой
Из тугого кольца
полутьмы.
Пусть живому
Живое приснится...
У бессмертия -
визы не всем.
Этот сон,
Как налет на ресницах,
КАК ТОСКА О ЦВЕТАХ
И РОСЕ.
1975
У МОРЯ
Р. С.
Закат растаял
И меня
Он сыростью
Закапал.
Твоих ладоней
западня
Таила цвет заката.
Сужалась тайна
Темноты
И небо приближалось,
Казалось мне,
что это ты
Вокруг меня сужалась.
Я стаю чаек накормил
И кончиками пальцев
Тебя разгадывал,
Как мир.
А сумрак навзничь
падал.
И на песке цвели следы,
Как будто
От погрома,
И в них медузы,
как цветы,
И в скалах - запах грома.
А море
Мерило пески,
Накатывало волны
И привставало на носки,
Разгадывая полночь.
1975
* * *
А если вывести коня
Из опостылившего
стойла
И напоить
Живой водою,
Как человека из ковша.
Упасть в горячее седло -
И в степь,
Где нету горизонта,
Чтоб вихрем солнца
И озона
Шальные губы обожгло.
Чтоб пели струны-стремена,
Чтоб только беркуты
над нами,
Чтоб мимо степь...
Но я-то знаю:
Вы не отпустите коня.
1975
НА МОТОРОЛЛЕРЕ
Ты - Смеяна.
Ты смеялась.
Ты багульники брала.
Самолетики в сметане
Или это - облака?
Мотороллер,
дай им фору!
Ты - Смеяна.
Ты - смела.
Только гаснут светофоры,
И с березы - семена!
Ты поддай,
промчись по краю
Окосевшего шоссе,
Чтоб колеса заиграли
По овсу
И по росе.
Но большое, словно фара,
Солнце застит
поворот.
Мотороллер - по асфальту,
Только
Задом наперед.
Ты - Смеяна.
Ты - смиренна.
Ты под восемьдесят шла...
Из разбитого
колена
Красной кровью -
Тишина.
1975
ВРЕМЕНА ГОДА
1. ВЕСНА
Иллюзия дорог.
Елозили овраги.
Протаяли в окне
проталины весны.
Береза надо мной
Захлестнута
Ветрами.
И вижу я весной
березовые сны.
Поладили ручьи
С полянами лесными.
Попадали грачи
В гремучие сады.
Заплакали снега
И крыши залоснились,
Нагретые
сияньем
высоты.
2. ЛЕТО
Алеющая лень.
Истошная истома.
Жаркое вечеров
и жаркие леса.
Негромкое:
"Не смей!"
И громкие ладони,
И гроты тишины,
И кроткая слеза.
Укоры и мольба -
любовь
умалишенных!
На лоб налипла ночь,
И лопнула гроза.
А утром хорошо:
и шорохи,
и шепот,
И розы на окне,
И гроздьями роса.
3. ОСЕНЬ
Хрипение хорька
И крохалей порханье,
И сборы у реки,
И кряканье,
И страх.
Соборы из ветвей
Над лиственным собраньем,
Саперами дрозды
В рябиновых кустах.
Этюды на себе
Несу из леса.
Важен.
Вчерашняя листва
Бросается в лицо.
А осень надо мной
огромным
Эрмитажем,
И солнце надо мной
Улыбкой Пикассо.
4. ЗИМА
Озонная зима,
Люблю твои замашки.
Замашешь у лица
заснеженным
крылом,
Застонешь,
Запоешь,
Метелями запляшешь
И ведьмою в окно
ударишь
помелом.
Дороги замело.
Заснеженно и глухо
Летят копыта в снег -
Забытая пора.
Я плачу по ночам
измученно
и глупо...
Галопом голубым
Промчались вечера.
1975
* * *
Меня закружит,
Как листок,
В лицо кому-то бросит.
Вновь
На березовый флагшток
Надела флаги
Осень.
А ты уходишь от дождей,
Лицо от ветра
Прячешь.
... Зима
На тысячи локтей
Наматывает пряжу.
Метель сорвет
Одним рывком
С пылающего древка
Последний лист...
Тяжелый ком
В меня ударит крепко.
И мне не сбросить
Этот снег,
Тяжелый, как надгробье.
Оставьте память
Обо мне
Хотя бы - на сугробе...
1975
* * *
Тревога вздыхает за каменным домом,
И осень огромна. И катится комом
Вчерашняя стужа,
Срываются капли
Смерзаются лужи,
Как будто бы кафель.
И ветер осенний, тугой, стекленелый
Напомнил, что свет мой не черный, а белый.
Что улица - узница,
Роща - бесплодна,
Что осенью сузятся
Чьи-то полотна.
Что я не пишу ни стихов и ни писем,
Что сам я себя за бездействие высек.
Что свечи потушены,
Сорваны планы,
Что лес мой задушен
Петлею тумана.
Увы! Черновик мой заброшен и скомкан.
Уже я не встречу тебя Незнакомкой.
Тревога и полночь.
Душа и безбрежность.
Придите на помощь,
Прощенье и нежность!
Никто не приходит, ничто не спасает,
Тревога опять надо мной нависает...
Но Вещее Слово
Восходит высоко.
И плачу я снова
Над томиком Блока.
1976
ПОЭТ
Окно светилось
Или свет
Натянут был
Как холст на раму.
Окно светилось...
И поэт
Лелеял ночи
Панораму.
Он совершенствовал
Слова,
Хмелел от кофе,
Как от браги.
И карандаш -
Его слуга -
Бежал, петляя,
По бумаге.
И оживало полотно,
И полночь
Воском
Оплывала,
И долго
Помнило окно,
Как осень
Листья убивала.
1976
ШУТЛИВОЕ
Из этой стужи, из тревог,
Из твоего непостоянства
Возник дорожный костерок
Среди осеннего убранства.
Подброшу веточку любви,
Сожгу сутунок ожиданья...
А ты плыви, а ты живи,
Ходи к другому на свиданье.
Мой плен тебя не уберег,
Ведь это ты меня пленила...
(Дровами запасайтесь впрок,
Чтоб вам жена не изменила!)
1973
ВЕСЕННЕЕ
Весна!
Какие нынче вёсны!
А сосны! Запахи! Цветы!
Вчера я рвал большие звезды,
Бродя по склонам высоты.
Но ход светил
Я не нарушил,
Собрал хвоинки и глотки,
Тебя в тумане обнаружил -
Ты ночью пела у реки.
Я ждал -
Когда же день нагрянет?
Рассвет, как астры, поливал.
Саяны в семь стеклянных граней
Цвели вдали. Рассвет вставал.
Но ты горда!
Из всех гордячек!
Тебя я не поцеловал.
Явился день. Он был горячий,
Как деревенский сеновал.
И всё ютилось и кричало,
Казалось, что земля тесна!
Ты у ворот меня встречала
Под новым именем "Весна".
1971
ПАМЯТИ ВЭЛТЫ АРЯСОВОЙ
Разбитое утро, разбитый вокзал,
Стеклянная бьется посуда.
Осколки, осколки, осколки в глаза...
Теряю рассудок.
Как веко болящего - вывернут век,
Которому имя "двадцатый".
Разбита посуда, убит человек,
Проколото небо дворцами.
Любимая женщина - под колесо!
Шел снег из хрустальных иголок,
А ей показалось: вонзился в лицо
Железного века осколок.
... Слова о любви ей
когда-то шептал,
Губами угадывал платья...
Стоит у могилы береза в шипах,
И гвозди торчат из распятья.
Осколочный ветер, осколочный дождь,
В постели мне зябко и колко.
Проснусь: под рукою -
колючие вдрожь
Стеклянные грани осколка.
В репьях, как собака, приходит тоска
И, кажется, воет очами.
И памятный вечер стоит у виска,
И каменно стонет молчанье...
1970
РУССКИЙ ЛАРЕЦ
Светит лампа Алладина
Или это, наконец,
К нам явился из былины
Чудодейственный Ларец.
В том Ларце - живые краски
Неразгаданных времен,
Русь моя, как в новой сказке,
И церковный перезвон.
1989
ОДА БАЙКАЛУ
Живое зеркало Байкала
В оправе скал.
Скала к скале.
Здесь совершенство отыскало
Себя в байкальском хрустале.
Здесь небо в море уместилось,
Рисунок гор - неотразим!
В распадках ветры угнездились:
Култук, сарма и баргузин.
Здесь быть и жить необходимо -
У этих вод, у этих скал.
От зла да будет оградимо
Твое вместилище, Байкал!
Порою ты клокочешь гневно,
То пустишь рябь, то гонишь вал...
И мне охота каждодневно
Читать, как "Библию" - Байкал.
Оно почти невыразимо
То чувство древнее во мне,
Когда на крыльях баргузина
Душа несется по волне.
Но, чу! Глухая ночь упала...
Деревья спят и люди спят.
Лишь где-то рядом запоздало
Во тьме уключины скрипят.
Я, ощутив Байкала трепет,
В нем звездную увидел взвесь.
Скажите, звезды, а на небе
Подобное Байкалу есть?
Он вечный! Вещий! Драгоценный!
Он место в космосе искал...
И если есть душа Вселенной,
То это
трепетный
Байкал!
1989
* * *
Иду по осенним последним цветам,
По лапкам сухим иван-чая,
По жухлой траве, по истекшим годам,
Потери свои различая.
За мной не одна продвигается тень.
Теней, как деревьев - не меньше...
И тени за мною следят целый день
Глазами покинутых женщин.
Они молчаливы. Я тоже молчу,
Ступаю, прощенья не чая.
Послушно тяжелые тени влачу
По лапкам сухим иван-чая.
От них не избавиться, их не предать.
Я отдан им всем безраздельно.
Мне с ними, наверное, век коротать
И помнить о каждой отдельно...
1989
СВЕТ ЯСНОЙ ПОЛЯНЫ
Яснополянское утро:
Сеется ласковый свет,
Светит толстовская утварь,
Светит пустой кабинет.
Светят зимою и летом
Дом величавый и двор,
Трепетным внутренним светом
Письменный светит прибор.
Светят дороги и пашни,
Светит сквозь дремную звень
День отошедший вчерашний
И наступающий день.
Светит проезжий-прохожий,
Росный мерцает покос,
Светятся глянцевой кожей
Листья могучих берез.
В центре России светлеет
Вечности младшая дочь
Над "приешпектом"-аллеей
Яснополянская ночь.
Светит высокое Слово!
Из темноты бытия
Отсветом лика Толстого
Светит Россия моя.
Светит прекрасно и мудро,
Словно библейский завет,
Яснополянское утро
Яснополянский рассвет.
1996
ДУША
Сквозь печаль душа протаяла,
От беды убереглась,
Средоточье взяв за правило,
Ясной верою зажглась.
От безумства несусветного
Оклемалась, отошла.
До святилища заветного
Пепелищем добрела.
Не рассыпалась, не сгинула
Посреди большого зла.
Из себя всю силу вынула
И Отчизне отдала.
1996
НИКОЛАЮ БУРЛЯЕВУ,
актеру и режиссеру, создателю
кинофильма "Лермонтов"
Как мы глупо подставили выи!
Словно лес - наш народ поредел.
А у пультов сидят рулевые
И ведут Мировой Передел.
Над страной бесконечно, бессонно
То в ермолках, то в кепках кружат,
Словно черные птицы - масоны -
И кровавое дело вершат.
Величавая наша Россия
Над Европой, как верба цвела.
И ее неоглядная сила
Для масонов смертельной была.
Мы Россию свою просмотрели,
И теперь ее жрут изнутри
Упыри. Растлевают "Апрели",
Убивают в упор Октябри.
И от Франции до Аризоны,
От Израиля до Васюков
На Россию сползают масоны,
Словно оползни темных веков.
Мрет во тьме Средне - Русская чаша,
Но среди безутешных равнин
Поднимаются витязи наши -
И Бурляев уже не один.
Средь просторов, пропитанных ядом,
Средь заморских дешевых украс
И Бурляев, и Лермонтов рядом
Заслоняют от оползней нас.
1994
НИНЕ КАРТАШЕВОЙ,
автору книги "Чистый образ"
Явилась миру неспроста
В сияньи Хода Крестного
Твоя святая чистота
И красота телесная.
Встречают поле, лес, жильё
Тебя веселым лепетом.
Ты Слово Вещее свое
Пустила в небо лебедем.
Гляжу в тебя, как в зеркала,
Из бытия железного.
Ты светлым ангелом сошла
Со свода поднебесного.
Над спящей Родиной стоишь,
Над горечью, сомнением
И Слово Божье говоришь
Во благо, во спасение.
Твой голос - болью огранен,
Духовным испытанием.
Ты - Ярославна всех времен,
Ты - русское дыхание.
Среди высоких стен и свай,
Взмахнув крылами издали,
Умеешь ты спасти, позвать,
Из черной бездны вызволить.
Как хорошо лететь с тобой
Под музыку певучую...
Но знаю я: ты в смертный бой
Поднимешь рать могучую!
1995
ВЛАДИМИРУ БОНДАРЕНКО,
автору книги "Крах интеллигенции"
(Злые заметки Зоила)
Снова грусти волна накатила,
Но, махнув на себя: "Не скули!",
Я приветствую брата Зоила
Из далекой-далекой дали.
Твою звонкую книгу читаю,
Книгу мужества, книгу борьбы.
На Байкале тебя не хватает:
Вот бы взять и сходить по грибы!
Но ты времени нашему ссужен,
Твое слово прибилось к молве.
Ты такой вот - неистовый - нужен
И Байкалу, и прежде - Москве.
Для врагов твое слово, как плазма,
Обжигает, преследует их.
Сколько смелости, сколько сарказма,
Русской правды в заметах твоих.
Где, откуда берешь свои силы,
Чтоб отточенным словом сиять?
И оплакать родные могилы,
И российскую честь отстоять.
От Архангельска до Приазовья
Ты большую Отчизну объял
И по-тютчевски чистой любовью
Наши русские души спаял.
1996
ТАТЬЯНЕ ГЛУШКОВОЙ,
автору книги "Всю смерть поправ"
В этой книге меж смертью и жизнью,
Между строк о российской судьбе
Обостренное чувство Отчизны
Прорастает всей кровью в тебе.
В этой книге - и правда, и сила,
Запах битвы и запах дождя.
Ты в себе эти строки носила,
Как под сердцем - родное дитя.
Так Россию до черточки вызнать,
Так ее приголубить к душе
Может тот, в ком дыханье Отчизны
Стало собственным, кровным уже.
Наши недруги злы и капризны,
Их снедают то алчность, то грусть.
Им картины и сны ненавистны,
Где встает Возрожденная Русь.
Их мятежные души лелеют
Дуло танка и тело свинца,
И Россию, как будто лилею,
Они будут топтать до конца.
Ждать российского смертного часа,
Ждать последней слезы бубенцов,
Угасания иконостаса,
Умирания наших отцов.
Нет у них назначенья другого.
Им в глаза, что от злобы темны,
Горько смотрит Татьяна Глушкова -
Очевидец их тяжкой вины.
И встают из оплаканной тверди
Средь Москвы и рязанских дубрав
Наши мальчики, - страшною смертью
Все грядущие смерти поправ!
ГЕННАДИЮ КАСМЫНИНУ,
автору книги "Гнездо перепелки"
Землю живую пробили осколки,
Землю, политую потом и кровью.
Взорвано миной гнездо перепелки,
Взорвано русское наше гнездовье.
Взрывом разбило деревни, поселки,
Судьбы людские, как стог, разметало.
Отзвуки взрыва несутся по Волге
И достигают родного Байкала.
Боже! Как горестно, как нестерпимо
Видеть Россию, текущую в небыль.
Русскую нацию видеть гонимой,
Будто бы табор - идущую в небо.
Чаша горчайшая разве нас минет?
Выпьем до дна и завоем, как волки.
Мне за Державу обидно, Касмынин,
И за убитых птенцов перепелки.
Как они крылья стремили к полету!
Как они в росную тропку ступали!
И, желторотые, с маху и с лёту
В неистребимой Чечне погибали.
Помни, Россия, всей болью сердечной
Русых птенцов молодые затылки.
Пусть им воздвигнется Памятник Вечный -
Каменный крест на российской развилке.
1997
ВАЛЕНТИНУ РАСПУТИНУ,
Великому русскому писателю
Продавит русская весна
Плотину замкнутого круга.
Россия будет спасена -
И в этом есть твоя заслуга.
Борьбы невиданной накал
Очистит Родину от смога.
Задышат Волга и Байкал -
И в этом есть твоя подмога.
Излечит русская душа
Народ от горечи и гнета
Из православного ковша -
И в этом есть твоя забота.
Господь Великий как-нибудь
Нас отведет от замогилья.
Осветит солнце Русский Путь -
И в этом есть твои усилья.
1997
МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ
Край родимый опечаленный
гуси-лебеди отринули,
Неоглядную сторонушку
гуси-лебеди покинули.
Свищут копья - копья острые
за рекою за Непрядвою.
Плачет сердце материнское
по сыночку ненаглядному.
Плачет сердце материнское,
на четыре смотрит стороны:
За рекою за Непрядвою
над сыночком кружат вороны.
Ах, ты, поле Куликовское!
Ты от крови поле влажное...
Сердце видит материнское:
у сыночка рана страшная.
Пролетите гуси-лебеди
над его кровавой раною,
Опустите сердце матери
в грудь сыночка бездыханную.
Помоги ему, родимая
пресвятая Богородица.
Пусть сыночек мой поднимется
и домой скорей воротится.
... Вот вернулся добрый молодец,
ко сестре явился братушка
И спросил сестру любезную:
- Где моя родная матушка?
АЛЕКСАНДРУ ПРОХАНОВУ,
автору книги "Последний солдат Империи"
Со скал, с крутого берега
Кричу тебе: "Виват!"
Достойный сын Империи
И доблестный солдат.
Ах, как мы слепо верили
В партийный День и Час.
Но рухнула Империя
И придавила нас.
Большое Зло намеренно
Россию разнесло.
Ты - чуткий сын Империи,
Ты взял свое стило.
Свалилось бед - немеренно
И зряшно - видит Бог!
Ты - мудрый сын Империи,
Ты - Нестор двух эпох.
Исследовал уверенно
Ты в мире - Свет и Тень.
Над горькою Империей
Взошла газета "ДЕНЬ".
Твои враги в истерике
В салонах золотых.
Тебя твоя Империя
Ударила под дых.
Потеря - за потерею...
Но только "ДЕНЬ" ушёл,
Назавтра вся Империя
От "ЗАВТРА" впала в шок.
Моя судьба примерилась,
Сошлась с твоей судьбой.
Ты - верный сын Империи!
И я пойду с тобой!
ЮРИЮ БЕЛИЧЕНКО,
автору книги "Полынь зацвела"
Привела тропа росистая
Оборону в русский тыл,
Где цветет полынь российская -
Чернобыльник, чернобыл.
В обороне той - дружинники,
Песнопевцы - ты да я,
Да еще отцы-пустынники,
Да родимые края.
Хлопья падают чугунные
На чернобыльскую рожь...
Под Ордою и под гуннами
Не косил такой падёж
Моего народа грустного,
Бравшего Берлин, Париж.
Оборона свято-русская,
Почему же ты молчишь?
Прогремевшие победами -
Офицеры - где вы есть?
Вы свою Отчизну предали,
Вы свою продали честь.
Беличенко Юра мается -
Офицер и гражданин,
Кровью-словом отмывается
Он за вас за всех - один!
Эй, вы, нелюди упертые!
Змеи с тысячами жал!
Он своей рукою твердою
Раны Родины зажал.
Произнес слова прогорклые,
Душегубов удивил
И во тьме полынью горькою
Кровь-руду остановил.
ТАТЬЯНЕ ПЕТРОВОЙ,
русской певице
Весомо и зримо Библейское Слово.
ГОСПОДНЕЕ СЛОВО не раз повторю.
Со страждущим словом Татьяна Петрова
Слетела, как птица, к душе, к алтарю.
О, высшее благо! О, цели святые:
К любви призывать, о народе скорбеть.
Господь ли принес на подмостки России
Татьяну Петрову и плакать, и петь.
Вот смотрит она в обмелевшие души,
В усталые лица, в немые глаза...
Сегодня и вправду народ занедужил,
В душе у народа скопилась слеза.
Земля, словно колокол - зримо, огромно -
Ударила в небо... Звенит и горит.
Слезами и кровью Татьяна Петрова
С заблудшим народом своим говорит.
Вот вышла на сцену в кокошнике белом,
Надежду в сердцах,
словно гнездышко вьет.
И Родина-матушка словом и делом
С колен поднимается, песню поет.
На небе качается отсвет багрово,
И крестная сила возникла уже...
В багряном наряде Татьяна Петрова
На сцене, как пламя,
как знамя в душе!