ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО СОРОКОНОЖКАМ
Я почти что укокошен
И любовью, и судьбой.
Словно сто сороконожек
Извиваюсь пред тобой.
Просыпаюсь и копаюсь
В горьких луковицах сна.
Повседневная, слепая
Хворь душевная видна.
Так охота сбросить кожу
Гадом, полозом в лесу.
Словно сто сороконожек
По беде своей ползу.
А презренные шакалы
И гадюки - все ко мне
Простирают когти, жала,
Чтобы сдох я в стороне.
Бьют, сжирают повсеместно,
Предают за просто так.
Я же делаюсь железным,
Бронированным, как танк.
На врагов себя я брошу.
Только в бой, как на войне!
Словно сто сороконожек
Поползут они - ко мне!
1980
* * *
Обойди стороною, беда,
Мою Родину, русское поле.
И пускай отдыхают стада
И залетные птицы - на воле.
Обойди стороною, хула,
Отчий дом и жену молодую,
И пускай не хула, а хвала
Над ее красотою колдует.
Обойди стороною, недуг,
Мою маму и родичей близких.
Ведь и так - оглядишься вокруг:
Поднимаются ввысь обелиски.
Пролети стороною, гроза,
Не сули, ты, земле градобоя.
Пусть чистейшего ливня слеза
Омывает растенье любое.
Обойди наши гнезда, война,
Не твори злодеянья на свете.
Пусть целуются Он и Она,
И рождаются Вечные Дети!
1982
ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ-СТАРШИЙ
Дверь полночную открой-ка!
Кто стучится в дверь ко мне?
Открываю - землеройка
В дом проходит в тишине.
На тетрадь мою садится,
Наблюдает за пером,
Положением гордится
И мистическим тавром.
Вдруг за нею, словно в марше,
Землероек двинул строй...
Ой, ты, Питер Брейгель-старший,
Я сегодня - твой герой.
Развернулись в море глыбы:
Из холодной глубины
На меня шагнули рыбы,
Как морские колдуны.
Улыбался мне гривастый
Циклопический кентавр.
Неприличный головастик
На медузе пролетал.
Птицы реяли, как парус,
И свою срезали тень.
На столе моем копалась
Землеройка целый день.
Падал конный или пеший,
Если в дом входил ко мне,
Где с кикиморами леший
Мох сучил на валуне.
В умывальник села утка...
Я в ручье умыл лицо
И увидел в небе утром
Птеродактиля яйцо.
1983
ПОСЛОВИЦА
Помню теплый летний вечер:
К дому двигалась душа,
Шла пословица навстречу,
Оглянулся - хороша!
Ждал любимую на взгорке,
Обманула - не пришла.
У Егорки - отговорки:
Не пустили, мол, дела.
А пословица хохочет:
"Кто остер - тому костер!"
Милка с милым зубки точит...
"Кто матер - тому шатер".
Ах, пословица-девица,
Ты мне люба и мила,
Полсела тобой дивится,
Хоть и злится полсела.
Жёнку, братец, не добудешь,
Коль не встал не с той ноги.
- "Тише едешь -
дальше будешь" -
Утешают мужики.
Я с пословицей под ручку,
Как с невестой на балу.
А дружок готовит взбучку
Ненаглядному селу.
Опускает крылья вечер,
Друг бубнит из-за угла:
- Если милую не встречу -
Изувечу полсела.
1983
ПОСЛЕСЛОВИЕК ВЕНКУ СОНЕТОВ
"РОДИНА"
Публикация в периодике моего венка
сонетов "Родина" вызвала несколько устных
и письменных высказываний, в которых по-
рицалась некая тенденциозность и чрезмер-
ная русскость моего произведения.
Что ж, так оно и есть!
За то, что я пишу о русах,
Меня вдруг начали корить.
Наверно, надо о французах
И о евреях говорить.
Писать о Родине не смею!
В ответ на эту болтовню,
Скажу, что Родину имею
И на другую не сменю.
И как бы ни было вам грустно,
Мои враги, я и сейчас
Проговорю сто раз по-русски
О русском - русское - для вас!
Друзья! Российские поэты!
Пишите честно, на века!
У нас другой России нету,
Другого нету языка!
И как бы нас ни поносили,
Мешая думать и творить,
Мы не устанем - о России
Светло и нежно говорить!
1983
* * *
Опять я в собственной неволе
Мечусь затравленный, как волк.
Судьбой отпущенные роли -
Умом никак не взяты в толк.
Судьба, ты вывела кривую,
И я шагаю по кривой.
Я не живу, а существую
Один. В себе. Хоть волком вой!
Сижу и думаю: случилось
И мне изведать свой шесток.
Тут боль явилась, изловчилась
И подвела любви итог...
Мои стихи - любимой чужды.
И, отчужденностью томим,
Сижу послушный и ненужный
С листком исчерканным своим.
Моя тоска со мною в кресле
Сидит, меня во всем виня...
Порою кажется - а есть ли,
Кто несчастливее меня?
1980
* * *
Как живое высветится слово
В полуночной комнате пустой.
Звонкое и тоненькое, словно
Народится месяц молодой.
Запоет подковкой золотою,
А другое звякнет серебром.
Потому - занятье, непростое -
Скань словес вычерчивать пером.
Только помни об одном, ваятель,
Найденное слово береги!
Пережмешь, надавишь -
и некстати
Хрупнет слово посреди строки.
И пока не высветишь другого,
Полотна живого не создашь...
Приходи, неведомое слово,
Я - твой добрый
и надежный страж.
1981
* * *
Твое мне виделось участие
Во всем, что мне дарила ты.
И поцелуи наши частые
Наивны были и чисты.
Морозно было в темном городе
И закоулки нам тесны...
Мы где-то там
расстались вскорости
Навеки или до весны?
Потухли фонари незрячие
На цепенеющих столбах,
Но поцелуи те горячие
Не остывают на губах.
1985
* * *
Ни дня без строчки.
Юрий Олеша
Еще есть время. Нет одышки.
Вериги творчества легки.
Писать! Писать без передышки!
Ни дня без истинной строки!
Корпеть над фразой непослушной,
Словесный взращивая сад.
Движеньем мысли ненатужным,
Душою искренней писать.
По облакам округлым, плавным
Ночь опускается парчой.
Писать о Сущем и о Главном -
При лампе или со свечой.
Писать ответственно, отважно,
Святое таинство верша,
Чтоб - как рожденная душа -
Строка пульсировала влажно.
Вновь сердце замирает сладко,
Когда строку сознанье льёт,
И начинается - загадка,
И продолжается - полет.
1982
ЧУЖАЯ
И стала песней боль моя...
Пою, все в мире заглушая,
Что ты была - любимая,
А стала мне совсем чужая.
Среди осеннего жнивья
Брожу сомненья остужая,
И всё еще надеюсь я,
Что ты - моя, ты не чужая.
Но ты чужая! Не моя!
Не понимаю, вопрошаю,
И задыхаясь, и моля:
"Зачем же ты совсем чужая?"
Ты всё сказала, не тая,
Моей любви не унижая,
И потому не верю я,
Что ты воистину - чужая!
В далекий край уеду я,
Но прежде крикну, уезжая:
"Нет, не чужая ты! Моя!
Хотя совсем-совсем чужая..."
1975
СЕРЕЖКА
Пустырь. Холодная зола.
И кирпичей окрошка.
Здесь жил отец,
здесь мать жила
И маленький Сережка.
Здесь деревенский дом стоял,
Красивый, как лукошко,
А из лукошка мне сиял
Глазенками - Сережка.
Цвели черемуха, сирень,
Бежала вниз дорожка,
С утра садился на плетень,
Как воробей, Сережка.
Я замедлял велосипед,
Смотрел на дом-лукошко,
Где жил по даче мой сосед -
Веснушчатый Сережка.
Сказал он как-то, взняв вихры:
- Эй, прокати немножко!
И я помчал вдоль Ангары
Счастливого Сережку.
На сердце тяжестью свинец,
Рыдать охота в лежку:
Сгорела мать, сгорел отец,
И не спасли Сережку.
... Пустырь. Поленница. Навес.
Здесь бродит чья-то кошка.
И смотрит ангелом с небес
Застенчивый Сережка.
1985
ЧИТАЮ
"ЛЕТОПИСЬ ИРКУТСКА"
Читаю "Летопись Иркутска"
И застреваю между строк.
Там предков дивное искусство
И Ангары священной ток.
Там деревянная держава
Уже несла свой тяжкий крест
С ее немыслимым пожаром
И в центре града, и окрест.
Ее остроги и кружала,
Ее усадьбы, погреба
Так самобытно украшала
Великолепная резьба.
Кто мастер этого карниза
И деревянного конька?
Чья мысль векам бросала вызов
И оставалась на века.
Восходит теплый полумесяц,
Поет строптивая пила.
Кто глину солнечную месит,
Чтоб вечной музыкой была?
Какое крепкое искусство -
Пилить лихие кружева!
В старинном городе Иркутске
Улыбка Мастера жива.
Откроешь вышерканный ставень,
Где след узора сохранен...
Резьбою ставен город славен.
И вязью кружев - испокон.
Он - свод улыбок и преданий,
Он - славный родственник Кижам.
Хочу, чтоб каждый иркутянин
Известность городу стяжал.
Чтоб старый Мастер улыбнулся,
Откинул волосы рукой,
В сапожки красные обулся
И выпил стопку в мастерской.
5-7 января 1857 года
АНГАРА У ГОРОДА ЗАМЕРЗЛА
Морозно было. Не промозгло.
На небе - звездный хоровод.
Река у города замерзла
Под самый-самый Новый год.
На улицах звенели игры,
Во взглядах не было свинца.
Ресницы девок, словно иглы,
Пронзали отроков сердца.
Играл народ. Зима сверкала.
Мне не увидеть той игры,
Когда полгорода спускалось
На лед прозрачной Ангары.
Рука Господняя касалась
Благословенных лет и зим.
И в доброте своей казалось
Всё Человечество - родным!
17 января 1857 года
ПРИБЫЛ ЕПИСКОП ЕВСЕВИЙ
НА МЕСТО ПРЕОСВЯЩЕННОГО
АФАНАСИЯ
В Иркутском городе окольный
И кафедральный перезвон -
Неповторимый, колокольный,
Как восходящий свет икон.
Ах, звон малиновый, волшебный,
Как звон щита - тревожный звон,
Лжецу и вору непотребный,
Врагу и нехристю - заслон.
Звон окрыляющий, могучий,
Для инородцев, словно бич.
Стозвон молитвенный, певучий,
Как православной веры - клич.
12 февраля 1857 года
В ГОРОДСКОМ ТЕАТРЕ
БЫЛА ПРЕДСТАВЛЕНА ПЬЕСА
"В ЛЮДЯХ АНГЕЛ, НЕ ЖЕНА,
ДОМА С МУЖЕМ - САТАНА"
Гудело празднество, крепчало,
В театры ехали купцы.
Вослед купцам толпа кричала
И величала их "Отцы!"
Тут не убавить не прибавить.
Российский истинный купец
Сумел Отечество прославить,
Как православный русский жрец.
Купцы Макушин и Посохин
Не шили шуб и мокасин,
Зато огромный, как посольство,
Воздвигли книжный магазин.
Медведникова Лизавета,
Как всеблагое создают,
Открыла бедным малолеткам
Сиропитательный приют.
Богоугодных дел премного
Купцы свершили. Слава им!
Сегодня дом купца Бревнова
Стал для писателей своим.
27 марта 1857 года
АДМИРАЛ ПУТЯТИН ПОСЕТИЛ
СИРОПИТАТЕЛЬНЫЙ ДОМ
ЕЛИСАВЕТЫ МЕДВЕДНИКОВОЙ
И ПОЖЕРТВОВАЛ В ПОЛЬЗУ
ЗАВЕДЕНИЯ 100 РУБЛЕЙ
Иллюминацией слепили
Усадьбы, будто бы дворцы.
Купцы в Иркутске вправду были
"Родного города отцы".
А Полевой? Его порода
В детей и внуков перешла.
Литература им не модой,
А сутью жизненной была.
В Москве, в Иркутском ли подворье
В беседах был неотразим
Народа русского историк -
Родной "сибирский Карамзин".
2 и 3 марта 1857 года
В ЗАЛЕ БЛАГОРОДНОГО СОБРАНИЯ
ПРОИЗВОДИЛАСЬ ВЫСТАВКА
ЕСТЕСТВЕННЫХ КОЛЛЕКЦИЙ
Читаю летопись Иркутска
О жизни той, что истекла.
И тени странные толкутся
У новогоднего стекла.
Я вижу предков, вижу город
На непокорной Ангаре.
А время сыплется за ворот,
Как будто звезды в декабре.
Я вижу церкви молодые,
Я слышу звон колоколов
И лики древние святые,
И в залах кружево балов.
Многоязычие народов
И заповедный край земли.
Когда-то Пежемский и Кротов
В Иркутске "Летопись" вели.
29 марта 1857 года
АНГАРА У ГОРОДА ВСКРЫЛАСЬ.
1984
* * *
Пришла пора тревожных песен,
Тревожных дум, тревожных дел.
Мир необъятно мал и тесен,
В нем воцарился беспредел.
Земля так нежно создавала
Тебя - безумный человек -
Сама с тобою прозревала,
И прозревал двадцатый век.
И вот сошлись на поле боя
Двадцатый век и человек...
Сияет небо голубое
Над вереницами калек.
Громады черного металла
Пылают - пороха лютей...
Что муки бедного Тантала
В сравненье с тем,
ЧТО ждет людей?
И, все же, с веком бьются люди,
Идут на приступ сын с отцом...
А победят? Что дальше будет?
Победа будет их концом.
1985
* * *
Строчки снегом нависали,
Я в них бился, увязал.
Я писал - они плясали,
Ничего не написал.
Грустно я смотрел наутро
На жестокий черновик.
Тихо-тихо, утло-утло
Свет в оконницу проник.
Будто бы порог квартиры
Ангел вдруг переступил,
Из Господнего потира
Светом душу окропил.
Он - окрестные деревни,
Словно песней - разбудил,
Крест и купол церкви древней,
Освятив, позолотил.
И взирал я простодушно
Как лучился черновик,
Как - несмятая подушка
Золотой ловила блик.
А потом случилось нечто:
Обретали мысли плоть,
Будто бы дорогой Млечной
Уносил меня Господь.
Словно звезды низвергались
Надо мною и во мне,
И стихи мои слагались
В заповедной тишине.
1986
* * *
Был день, угомонился,
Истерся весь до дыр,
В нем я не изменился,
Но изменился мир.
На сутки провернуться
Колесико смогло...
Былому не вернуться,
А новое - пришло.
Летучий день светился
И падал за Памир,
В нем я не заменился,
Но заменился мир.
И новый день, охочий
До вламыванья в дверь,
Готовил, между прочим,
Нам тысячи потерь.
Он видоизменялся
Под чавканье и хруст,
Как будто смерч поднялся,
Чтоб уничтожить Русь.
1985
* * *
Объявилась, вроде, гласность
На родимой стороне.
Но, увы! Небезопасно
Оптимистом быть в стране.
Есть уже немалый опыт,
Опыт полувековой,
Как заканчивался шепот
Скорбной точкой пулевой.
Как сердца
друг к другу жались
В узкой камере с утра,
Как вопросы разрешались
Быстрым росчерком пера.
Как на плиты кровью капал
"Политический момент",
И ссылались по этапу
И рабочий, и студент.
Люди глохли по квартирам,
Слухом полнилась земля...
Пропадали командиры,
Доктора, учителя.
Охранители народа
Крепко били по "врагам",
Прибирая год от года
Души русские к рукам.
Говорят, что стало ясно
На родимой стороне...
Но, увы! Небезопасно
Оптимистом быть в стране.
1986
* * *
1
Много в сердце вызревает дум...
Как Горбовский, говорю стихами:
"Не ревнуй!
Я с ней делил свой ум,
Как вино холодное в стакане".
Ты со мной во сне и после сна,
Я тобою - перенаселенный,
Потому слоняюсь дотемна,
В этот мир,
как в женщину, влюбленный.
Я влюбляюсь, я горю, как спирт,
И сгораю, потухаю быстро.
Ты прости мне
самый легкий флирт.
Это искры, это только искры.
2
Без тебя мне горько в этот час,
А с тобою - трепетно и сладко.
Пусть не все сбывается у нас
И порой не все бывает гладко.
Становись желанней и родней,
Приходя ко мне, как на смотрины.
Мне твое сияние нужней,
Чем любовь Неёловой Марины.
Ты люби и жди меня всегда,
Не скупись на женские посулы
И не бей на черепки - года,
Словно горку дорогой посуды.
1985
* * *
Сломает крылья - чьё-то счастье,
Раздавит крышу чью-то - зло.
Участие - в чужом несчастье
Уж скольким выжить помогло.
Имея искреннее чувство,
К чужому горю поспеши.
Ведь состраданье - не искусство,
А зренье собственной души.
В добре не надобно стараться,
Ты в сердце искренность найдешь,
Поможешь людям разобраться,
Где в мире истина, где - ложь?
По-христиански, с добрым сердцем,
Прощенье ближнему неси.
Мы на земле - единоверцы,
И всех нас - Господи спаси!
1984
МУРАВЬИ
Листва пожухлая. Простор.
Весна ли, осень - непонятно.
Как зайцы, солнечные пятна
Боками трутся о забор.
Из недр явились муравьи,
Им надоело время спячки.
В какой-то суетной горячке
Бегут на промыслы свои.
Веками, в мире непростом,
Любой из них работой занят:
Вдруг
Вавилонской
башней
станет
Их муравьиный крепкий дом?
Пора бы должное воздать
Их трудолюбию, терпенью,
И научиться их уменью
Не разрушать, а созидать.
Потомство бережно хранить,
Любви учиться у природы...
Увы! Сумеют ли народы
Себя в себе объединить?
1984
НА ВАГАНЬКОВСКОМ
КЛАДБИЩЕ
Тяжелый крест
над прахом Даля,
Какие ставят испокон.
Над ним сурово тени встали,
Как христиане всех времен.
Здесь нет толпы.
Не слышно стонов.
Здесь не рыдают и не пьют.
В сырой земле Андрей Платонов
Нашел последний свой приют.
А без него - народ не полный!
А впереди и позади -
Холмы могил, как будто волны
На человеческом пути.
Стою среди осенних кленов,
Среди кладбищенских икон.
Владимир Даль,
Андрей Платонов,
Примите низкий мой поклон!
1981
РЕЧКА ОЛА
Красной рыбою дыбится Ола-река -
Океанский лосось нерестится,
Словно вечное время сквозь мышцы-века
Животворною кровью сочится.
Серебрятся лососи, играют с утра,
По реке поднимаются плотно.
Как прекрасна смертельная эта игра,
Всемогущему Богу угодна.
Над водою лосось на особый манер,
Как свободная птица, взлетает.
За полетом горбуши следит браконьер,
И горбуша в глазах - золотая!
Всю-то ночь по заливам снуют катера,
По кустам - браконьеров армада...
Янтарем окровавленным хлещет икра
Под ножом молодого пирата.
Ах, ты горестный край. Магадан. Колыма.
Запах крови над морем витает.
Здесь горбуша шикарные строит дома,
Где убийцы ее - обитают.
Исчезает горбуша. Ее уже нет.
А где ЗЭКи стонали от дыбы,
Оставляют разбойники гибельный след -
Горы мертвой, распоротой рыбы.
Вот и вся недолга. Раньше пела река,
Выводила бессмертное соло.
А сегодня, смотри! - поперек косяка
Катит крючья могильщица Ола.
Ставит сети и бредни завзятый рыбак,
Бессловесную ловит горбушу,
А мне кажется ловит колымский "амбал"
Чью-то бедную, слабую душу.
1991
* * *
Всё повторяется в замкнутом круге:
Наши несчастья и наши долги,
Войны, правительства, встречи, разлуки,
Райские кущи и ада круги.
Всё повторяется. Всё повторится:
Правда с неправдою, ангел и бес.
Чья-то душа в небесах растворится,
Чья-то - опустится тихо с небес.
Всё повторяется. Всё повторится:
Троя, Помпея, рожденье славян.
Время кометою в небе искрится,
Космос выходит на круги своя.
Кажется заново всё создается:
Русь, Византия, Иерусалим...
Только Великий Господь остается
Всенеизменен и неповторим!
1986
КРИВДА
О, сыны и дщери Боговы,
Посмотрите - здесь и там
Ходит кривда кривобокая,
Отравляя души нам.
Криворотая, двуликая,
Под веселенький мотив
Собирает мзду великую,
Кривотолки в ход пустив.
Правду истинную, колкую
Тихо слушает народ,
Кривда тут же кривотолками
Забивает правде рот.
Кривда бросит клич под ивою,
И летит, как вороньё,
Ее воинство глумливое -
Фарисейство, ложь, враньё.
Собирается, свивается
Злое воинство в клубок,
По стране моей катается
Кривды черный колобок.
Неспроста годами долгими
Были русские умы
Понабиты кривотолками...
Наконец, очнулись мы.
Мы - простые люди русские,
Правдолюбцы искони,
Но у правды тропы узкие
И тернистые они.
Правда есть. Она высокая,
Светит горней высотой.
Меркнет кривда кривобокая,
Перед правдою святой.
1986
МИХАИЛУ КЛЕЙНУ,
иркутскому пианисту,
Заслуженному артисту России
Молчит на сцене фортепьяно
И прикасаться не велит,
Но вдруг одной сплошною раной
Откроется и заболит.
Живым созданьем, полным смысла,
Заговорит и запоет,
Как только пальцы пианиста
Начнут свой трепетный полет.
И станет радостно и чисто,
И счастья подадут в ковше!
Как тонко пальцы пианиста
Сшивают рану на душе.
И прекращаются напасти,
Что скопом валятся на нас.
И нету - зла, и нету - власти!
Нас Клейн сегодня в зале спас.
Мне кажется, что во Вселенной
Уже моя витает плоть...
Летучими руками Клейна
Играет, видно, сам Господь!
1997
* * *
Твои глаза - два рудокопа -
Опять копают под меня.
Сижу и думаю: доколе
Ты будешь мне, как западня?
Когда подаришь мне свободу
И утешенье - быть собой?
Пускай, идти - не зная броду,
Но управлять своей судьбой.
В семье превыше нету счастья,
Где правит кротость испокон.
Не понимаю двоевластья
И поедания сторон.
Разладов явные причины
Я сердцем выверил сполна.
В том, как ведут себя мужчины,
Повадка женщины видна.
Вы говорите, что устали
Нам уступать по пустякам.
А мы за женскими устами
Идем веками по пескам.
С войною дружим и со славой,
Живою сталью налиты.
О, женщина! Останься слабой,
Тем самым выиграешь ты!
1980
* * *
Бренчи со мной на струнах лиры,
Мой добрый демон,
демон злой.
Опять снимают "ювелиры"
С моей души славянский слой.
Я своему долготерпенью
У злого демона учусь...
Стальные взращиваю перья -
В них непременно облачусь.
И вот, когда я неким фертом
Во вражьем стане окажусь,
Я вместе с веком,
вместе с ветром
В подлунном мире закружусь,
Чтоб потеряв ориентиры,
Как за Сусаниным - за мной
Змеёю длинной "ювелиры"
Пошли искать свой рай земной.
Придя в безрадостные дали,
Я их оставлю среди скал,
Чтоб жить, трудиться начинали,
Как в мире всякий начинал.
Чтоб среди варваров, монголов,
У края бездны или тьмы,
В пустыне каменной и голой
Сумели выжить, как и мы.
... А сам уйду через границы
Туда, где Русь шумит ветлой.
И там во мне соединится
Мой добрый демон, демон злой.
1984
АНГЕЛ НЕБЕСНЫЙ
Ангел небесный!
Будь же признательна.
Белою скатертью,
Белой невестой.
Ангел бескрылый,
Девочка зимняя,
Будь некрасивою
В свете воскрылий.
В мире затишье,
Как после выстрела.
Я тебя высмотрел,
Как ты светилась.
Ангел небесный!
Око недоброе,
Правдоподобное
Высмотрел если.
Вечер осенний...
И, беспощадная,
Ты попрощаешься
Сразу со всеми...
Спой мне про Север,
Богом отринутый.
Звездочка вынута...
Вечер осенний...
1967
* * *
Что это? Улица, море гудит?
Кто это в зябкие окна глядит?
Что это? Снег или космос хрустит?
Кто это в доме уснувшем грустит?
Кто это? Кто это? Может быть, я?
Чья это женщина? Улица чья?
Где я? На площади? В доме? В саду?
Где я? В каком оказался году?
Милая! Как же Вы так, без огня?
Милая! Может, Вы ждете меня?
Милая, с Вами грустит заодно
Смуглая осень и Ваше окно.
Зябкая улица. Падает снег,
Словно в каком-то мистическом сне.
Где я? О чем я? И с кем говорю?
Женщина, Вас ли я боготворю?
Просто, срезаю растенья тоски.
Просто, по городу мчатся такси.
Просто, у осени - снежный запас.
Просто, я выпью сегодня за Вас!
1979
МОИ ДУМЫ НА ПУСТЫННОМ
БАЙКАЛЬСКОМ ПЛЯЖЕ
Ровный берег Байкала.
Здесь раскинулся наш
Золотой, небывалый,
Лучший в космосе пляж.
Здесь высокое небо,
Здесь уютно волнам.
Луноглазая нерпа
Машет ластою нам.
Крутит небо пластинку.
Мы на пляже одни.
Каждый камень, былинку
Помнят наши ступни.
Под ветрами тугими
И под пенье струи
Вырастали нагими
Ребятишки мои.
Эти дни миновали...
Деток вырастил пляж.
Но без нас на Байкале
Он, как будто - не наш.
То в тоске, то в дремоте,
От темна до темна,
И томится, и ходит
Голубая волна.
То отступит, то ляжет
Кружевами у ног.
По остывшему пляжу
Я брожу, одинок.
Одиночество душит...
Одиночества лик -
Это, плачущий в душу,
Одинокий кулик.
* * *
Нас окружила тишина,
Обволокла дождем, объяла,
Непробиваемо она,
Как будто бы стена стояла.
Как белый, ангел ночью ты
Меня дыханием будила,
Но ощущенье слепоты
Во мне всю ночь
не проходило.
Казалось мне, что я погиб.
Из горла хлынуло рыданье...
Я стену темную прошиб
И лбом уперся в Мирозданье.
Была земля и тишина,
Проселок, пасмурные ели
И, лбом пробитая стена,
И блеск росы
на звездном теле.
1979
* * *
Уже цветы не за полтинник,
Уже вот-вот нагрянет снег.
А у тебя в твоей квартире
Меня в твоей квартире нет.
Уже за осень заплатили
Слезами, дымом сигарет.
Но тишина в твоей квартире.
Меня в твоей квартире нет.
Судьба отстреливает в тире
Мишень последнюю - билет.
И бродят тени по квартире,
Меня в твоей квартире нет.
В пустом углу горит светильник,
Пылится старый табурет.
И ты одна в своей квартире,
Меня в твоей квартире нет.
1969