В ВЕЧНОСТИ
Идея нации есть не то, что она
сама думает о себе во времени, но
то, что Бог думает о ней в вечности.
Владимир Соловьев
Россия, я - твой верноподданный.
Я - воин и служитель муз.
С народом преданным и проданным
Несу вины тяжелый груз
За оскопленность русской нации,
За обещаний миражи,
За то, что зло затвором клацает
И рушит горницу души.
О, мой народ! В осенней темени
Пути Господние познай!
Не думай о себе во времени,
А лишь о Боге вспоминай:
Когда от грома сотрясается
Небесная живая ткань,
К тебе незримо прикасается
Творца Целительная Длань.
И на краю метельной Млечности,
Где блещет звезд иконостас,
Бог в изменяющейся Вечности
С тревогой думает о нас.
1998
* * *
Так много внутреннего света
В твоих глазах, в лице твоем,
Что кажется - сияет это
Живой, огромный водоём.
Сияет снег, сияет небо...
Ты так близка по свету им,
Что я подумал: ну, а мне бы -
Быть отражением твоим.
Белеет инеем ограда,
Зима справляет Рождество,
А ты, как тихая лампада,
Стоишь у сердца моего.
1998
* * *
Разделено всё в мире этом
На свет и тень, добро и зло.
Извечно тень идет за светом,
Спешит за холодом тепло.
Разделены земля и небо,
Как высота и глубина.
На сон и явь,
на быль и небыль
Вся наша жизнь разделена.
Два отличительных начала,
Две исключительных стези,
Их -
бренность мира обвенчала,
Навек оставила вблизи.
Полярность их - несовместима
Как разность радостей и бед.
Так, проходя вблизи, но мимо -
Не совместятся "Да!" и "Нет!"
Не станет вечностью мгновенье,
Великой доблестью - навет.
Восходит свет и бьется с тенью,
Как с Челубеем - Пересвет.
Подлец, осмеянный поэтом,
Идет хулить и предавать...
Антагонисты в мире этом
Воюют, чтоб существовать.
1983
* * *
Эй, витязи! Мужчины!
Забудем пьяный дым
И русские общины
В России создадим.
Святыни не разрушим,
Пришедшие сиять,
И клятвы не нарушим -
За Родину стоять.
Все наши распри канут,
Раздоры уплывут.
И души не завянут,
И раны заживут.
Не терпящие барства,
Здесь трудятся, поют.
В родном
общинном братстве
Друзей не предают.
Собраться - есть причина
На Красное Крыльцо...
Эй, русская община,
Яви своё лицо!
1986
* * *
Кате, Даше, Саше, Жене
Запах яблок дивный, жаркий
Будоражит сердце мне.
Я везу домой подарки
Милым дочкам и жене.
Даше - книжку о балете,
Кате - брошку из Литвы,
А из прошлого столетья -
"Всадника без головы".
Рыскал в городе соседнем
И за тридевять земель.
Не сидел на печке сиднем,
А шагал через метель.
Повторял: - Сезам! Опять я
За подарками! Сезам!
У "сезама" клянчил платья
И отыскивал их - сам.
Этот веер - для прохлады,
Эти лавры - суп варить.
"Аты-баты, шли солдаты!" -
Будем с Сашей говорить.
Эти сани, чтобы мчаться,
Пластилин - зверей лепить.
А себе привез я счастье -
Неразлучно с вами быть.
1983
СЛУЧАЙНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
О поцелуй, ты так жесток!
Далекий мой, случайный,
Левкоя слабый лепесток
На стебельке печальном.
Моя осенняя вода
В излучинах несметных.
Ты - незаметная звезда
Среди других заметных.
Живешь отдельно от меня
По призрачным канонам
И светишь с памятного дня
Несорванным бутоном.
Веду ли я с судьбою спор,
Или ищу покоя,
Я в поцелуях до сих пор
Не нахожу левкоя.
1974
* * *
Звезды нетонущий кристалл,
По борту - скрип тороса.
Железный катер, ты устал
От ветра и мороза.
Тебе пора, наверно, в док:
Сушить винты, товарищ!
Но ты уходишь на восток,
Как только швы заваришь.
К тебе приставлены шторма,
Ты служишь на границе.
В упрямстве молодость сама
С тобою не сравнится.
На море служба нелегка...
От качки и до качки
Мне снились сны материка
И девушки-морячки.
Я волны вместо книг читал
Локатором послушным...
Железный катер, ты устал,
Ты постарел на службе.
В порту потрудишься еще,
Теплом земли согретый...
Но ты уходишь, освещен
Кометой сигареты.
1965
БАБЬЕ ЛЕТО
Бабье лето кончается, каплет дождик рябиновый.
Надо мною качается серпантин паутиновый.
Надо мной расстревоженно журавли запечалились.
Там, где тропы нехожены, бабье лето кончается.
Бабье лето кончается, мужики - за соломою.
Чьи-то руки в отчаяньи, словно крылья заломлены.
И глаза затуманены, как озера осенние.
Мне б грехи не замаливать, мне бы думать
о Севере.
Там снега окаянные, там ветра бесконечные,
Там живет Несмеяною - та, чьи хрупкие плечики
Не простят мне, наверное, лета этого бабьего,
Не простят мне неверности, неразумности, слабости.
Чьи глаза, ожидаючи, стали горькими-горькими.
Ты меня озадачила и любовью, и гордостью.
Что-то мною утрачено, мне бы думать заранее...
Ах, как девочкам плачется в это лето багряное.
Что судьбой предназначено, как стихия, нагрянуло.
Ах, как женщинам плачется в это лето багряное!
1964
В ПУСТЫНЕ
Просили милостыню
мысли,
И коршун в небе
Застревал.
Висел над миром
Дух кумысный
И наши муки
продлевал.
Но только сильные -
Мужались,
Топча песчаные
коржи.
Экзюперистые
Снижались
Среди барханов
миражи.
Горячей медью
И латунью
Горело небо по краям.
И полз,
Как будто по-пластунски,
Забытый Богом
Караван.
1965
* * *
Метель, как белая настурция,
Над черным городом
Цвела.
А ты - прекрасная,
Преступная,
По капле
Ночь свою пила.
Твои глаза и губы
Медленны,
И медный блеск
Застывших свеч.
И тень крыла
на черной мебели
И белый магний
Белых плеч.
Цвела метель,
И неприкаянно
Толпились тени у стола.
А я то Авелем,
То Каином
Мерцал у зимнего стекла.
1965
ПОПЫТКА ЭВОЛЮЦИИ
Я затерян в пространстве
Далеких миров,
Я в себе и в потомках затерян.
Я - из мира сего.
Я - Владимир Смирнов -
Ненапрасная чья-то затея.
Я Творцу благодарен
еще потому,
Что он Русь подарил мне святую.
Были мамонты... мамы...
Я в камне тонул,
Мезозоем замешан вкрутую.
Я огонь добывал, я костры запалил,
Жил в пещерах
и бегал отлично.
А потом я на дно
С Атлантидою плыл,
Был Атлантом - героем античным.
Гениальный Гомер -
Это вовсе не миф.
Остывала Везувия лава.
И в Гомере - Владимир.
и в Ромуле - скиф.
И в Буслаеве - русская слава.
Мои крылья -
Веков необъятный размах:
Я увидел ИСТОРИЮ, КОСМОС.
Был Владимиром назван
И царь Мономах,
И Владимир Святой,
и Маковский.
Мчатся дни караваном
Разбуженных птиц.
Мировая гудит наковальня.
Из глубин Мирозданья,
из Божьих светлиц
Всего сущего сходят названья.
1965
ВЭЛТЕ АРЯСОВОЙ
Еще вчера - почти разлука,
Уже сегодня -
Дверь с петель.
Еще не я,
Но ты разлюбишь
Мою мятежную метель.
Еще - "Пусти!"
Еще - "Останься!"
Уже - в бреду.
Уже - уйду.
Деревья, как аэростаты,
Вот-вот умчатся в высоту.
Еще - любить.
Еще - касаться.
Уже - не быть.
Уже - не знать.
Ты, словно юная Кассандра -
В твоей руке печальный знак.
Ты - в небеса,
В Господний терем,
А я - в леса,
Как бедный Лель.
Еще - лыжня. Уже - потеря.
Еще - глаза. Уже - метель.
1970
* * *
Девочка играла на кларнете,
Девочка
Упрятала себя
В пальчики измученные эти,
Что мерцали,
кнопки теребя.
Девочка играла
Светотенью,
На колени ноты положив.
Звуки рассыпались
и летели,
Тишину, как терем,
Всполошив.
Девочка кларнета
не боялась,
Девочка испытывала грусть,
Девочка
Коленками смеялась
И вздымала трепетную грудь.
За стеною
Ссорились соседи,
Жарили на кухне окуней.
Девочка играла на кларнете,
Что-то было
истинное
в ней.
Я проснусь
И вспомню на рассвете
Это "музыкальное вчера".
Девочка играла на кларнете
Воплощеньем света
И добра.
1966
НА ПИЛОРАМЕ
А я приду на пилораму,
Где молчаливый
Белый
Бог
Казнит деревья:
Слева,
справа
Вонзает пилы в круглый бок.
Какие желтые
опилки!
Какие красные костры!
Меня пустили на стропила,
Но я не выжил
без коры.
И снова хлещет
Дождь опилок,
Как будто желтый,
горький дым.
Кричу:
- Остановите пилы!
Как больно
Кольцам
Годовым!
1966
ВО ВРЕМЯ ОТЛИВА
Светлане Ратаевой
Еще чуть свет. Вода мелка.
Толкутся сны у побережья.
А мы с тобою - два малька -
В рассветной дымке
еле брезжим.
Плывем по краю тишины,
По краю пенного припая.
Уже отлив. И, отступая,
Волна уносит чьи-то сны.
На самом краешке земли
Причалы серые маячат.
Уже отлив. А это значит
Уходят в море
корабли.
Еще чуть свет. Но на причал,
Укутав зябнущие плечи,
Приходят женщины.
О, час,
Когда час от часу не легче.
О час, когда бастует мгла.
О, предрассветная молитва,
Когда подобием крыла -
Рука метнется над заливом.
Взлетит и кажется - вдали
Коснется корпуса стального...
С тоской уходят корабли,
От притяжения земного.
1966
НИКТО
Я знаю,
Что не стою
Ничего.
Я ваших дел
И ваших слов
не стою.
Я это знаю -
И уже ничто,
Уже никто
Меня не успокоит.
Никто-никто!
А главное - во мне.
Быть может,
Некто
Явится однажды.
И этот некто
по моей вине
В какой-то день
Мне в верности
Откажет.
А я - ничто -
На некто накричу,
Остановлюсь
Задумчиво и немо.
Никто-никто
Не хлопнет по плечу.
Никто-никто
И даже этот некто.
1966
БАЙКАЛЬСКИЙ ДЕНЬ
Валентину Распутину
Байкальский день!
Ах, как он разгорался!
Ах, как он плавил слиток Ангары!
Его лучи оранжевою краской
Раскрашивали дачные дворы.
Его лучи - нектаром превосходным
Одаривали почки и цветы.
Из улья, как из старого комода,
Летели пчелы в дачные сады.
Байкальский день. Натянута веревка.
Хозяйки сушат дачное белье.
Дотошный день. Посажена морковка,
Чтоб дети летом хрумкали ее.
В искрящемся, ликующем затоне
Байкальский лед на иглы разделен,
И у Байкала - тянутся ладони:
Осыпать мир холодным хрусталем.
Мне кажется Вселенную разбудит
Гремучая байкальская волна...
В тугую грядку Валентин Распутин
Бросает золотые семена.
Он Слово Вдохновенное посадит,
Которое не зарастет быльем.
Хорошей жатвы,
мудрый мой писатель,
Тебе в байкальском домике твоем!
1974
ПЛОТНИК
Лучом в тумане шарит солнце,
Как будто золотым багром.
И за деревню к срубам сонным
Шагает плотник с топором.
Он кожей чувствует, щекою
Прохладу гладкого бревна.
Поляна желтою щепою,
Смолистых запахов полна.
Вот разговор недолгий длится:
- Здорово, Фрол!
- Иван, привет!
Как будто перышки жар-птицы,
Сияют стружки на траве.
Венец к венцу восходят в небо,
Пазы и щели не видны,
И бревна желтые, как репа,
Под потолок подведены.
Мальчишка в солнечной короне
Играет кровельным листом,
И плотник, будто бы на троне,
Сидит на срубе золотом.
1978
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ
ПОСЛЕ ОБСУЖДЕНИЯ МОЕЙ КНИГИ
"ЖУРАВЛИНАЯ АЗБУКА"
Я в судьи выбрал не друзей,
Врагов я в судьи выбрал...
Был друг - беспечный ротозей,
Да вот из сердца выпал.
Его не бьют. При все при том -
Здесь ЗРЕЛИЩЕ, ТЕАТР.
И на манеже со щитом
Бледнеет гладиатор.
Мой друг сидит, молчит, как все,
И ждет - а что же будет,
Когда неправый Колизей
Мне голову открутит.
Театр станет жрать, икать
И вдоволь посмеется
Над тем, как кровью истекать
Моей душе придется.
Провинциальный Колизей,
Где пошлых душ - экраны,
А равнодушие друзей,
Как будто соль на раны.
Кому-то скажут: - Поглазей,
Как мир его осудит...
Извечно будет Колизей,
А вот друзей - не будет!
1979
* * *
Прощальный ветреный этюд:
Стрижей и слов столпотворенье -
Всё просится в стихотворенье
И посягает на уют.
Стрела пырея, тень крыла,
Пчела, яичная скорлупка,
Заворковавшая голубка,
Поток июльского тепла.
Все возникает там и тут,
Растет, цветет, благоухает,
И надо мной не утихает
Прощальный ветреный этюд.
Ах, не забыть родную речь!
Поля и серые откосы,
Дороги, мельницы, погосты
Господним Словом оберечь.
На желтой глине, на холсте
Запечатлеть рассвет короткий,
Закат - на спичечной коробке,
И ночь - на звездной высоте.
1971
* * *
Я одинок в огромном городе,
Я одинок в жилом дому.
Чтоб позабыть невзгоды, горести,
Спешу к истоку моему.
Спешу туда, где поздним вечером
Сова сидит на городьбе,
Где опьяненные кузнечики
Стрекочут о моей судьбе.
Где дом поскрипывает ставнями,
И ждет меня мой дровяник,
Я там храню ружьишко старое,
Никто не знает про тайник.
И вот я здесь, на малой родине!
Прошел тайгу, заветный лог,
Увидел маму в огородике,
Увидел детства уголок.
Увидел всё, что сладко, памятно
Ютилось в гнездышке души...
И вдруг не стало боли, паники.
Хоть пой, хоть музыку пиши.
Кукушка - серая пророчица -
Вещает мне, что я влюблюсь...
Мне самому поверить хочется,
Что я в село переселюсь.
Иду домой, иду по тропочке,
Где никогда не будет слез.
И, все же, в спичечной коробочке
Я одиночество привез...
1971
* * *
Водой играет яркий пруд,
Жарки горят до одуренья.
Всё, как в начале Сотворенья,
Всё совершает Вечный Круг.
На ветках блещут галуны
И серебро стекает с листьев.
О, как хочу я с вами слиться,
Деревья, птицы, валуны.
Растаять в пестике цветка,
В полете синем раствориться,
Пушинкою засеребриться
На гребне желтого песка.
1977
ПО ТУ СТОРОНУ
ЖИЗНИ
Кресты и тумбы.
Тишь погоста.
Вселенский сход могильных плит.
Здесь чьи-то судьбы,
Чьи-то кости,
Кто попран здесь, а кто убит.
Кому-то кто-то верил слепо.
Творцы.
Носители идей.
Застыло мраморное лето
Над усыпальницей
Людей.
Могил заполненные бреши -
Земного пиршества
Итог.
Вот вы, писатель отгоревший,
Глотнувший
Вечности глоток,
И ты, прославленный картежник,
И ты,
Порочная жена!
Что обрели вы?
Вместо кожи
Вас обтянула тишина.
Цветет могильная держава.
И, словно
Рыбьи костяки,
Раздув заржавленные жабры,
Висят
Железные венки...
1973
ЭСТАМП
Сегодня небо, как дуршлаг:
В него процеживают души.
Большая! - светится душа,
А вниз стекают те, что уже.
Сгорели звездные века,
Сместились прорези и точки.
Томится белая река,
Как будто женщина в сорочке.
И золотая - при луне -
На фоне черного бульвара
Плывет собака в тишине,
Как отзвучавшая гитара.
1975
* * *
Я, словно тополь, осыпаюсь,
Мой чуб заметно поредел.
Уже ночами просыпаюсь
От тяжких дум: а где предел
Моих забот, моих стараний,
Терзаний горьких и невзгод?
Ужели разум не устанет
Перебирать за годом год
И уменьшать мои тревоги
За всё на свете и за всех?
Пытаюсь подвести итоги -
Уходят слава и успех.
Меня Господь рассудит мудро,
Омоет душу и глаза.
Туманит взор мой то ли утро,
То ль откровения слеза.
1980
АЛЕКСАНДРА ПОТАНИНА
Какие нам клады завещаны!
Неужто забыла страна?
Несли наши русские женщины
Достойно свои имена.
К работе привыкшие, спорые.
Не тщились о славе, деньгах.
А были мужчинам опорою
В неспешно идущих веках.
История наша изранена,
Но свет незабвенных людей,
Таких, как супруги Потанины,
Веками сияет над ней.
Оттуда исходят предания,
Свет истины, свет над ручьем,
Где жизнь Александры Потаниной
Сияла особым лучом.
Она не была парижанкою,
Но жизнью и светом она
Всегда оставалась державною
И русской на все времена.
1998
* * *
Восход, туманясь и лучась,
Над миром крылья расправляет.
Господь Великий в этот час
Надежды в душах расселяет.
Дымится времени река,
Невзгоды, словно льдины, тают.
Идет Россия сквозь века,
А, может, в Вечности плутает.
Восходит утро, тает тень.
Сиянье - для души - угодней.
И дольше века - длится день,
И слаще млека свет Господний!
1980
КУЗЬМА ПЕТРОВ-ВОДКИН
О, век двадцатый - век огня!
Я вижу глаза красный норов:
Купанье красного коня
Среди погубленных просторов.
О, революций западня!
Её, как бездну, пролетела
На крупе красного коня
Латунь мальчишеского тела.
Художник - светом и огнем
Запечатлел с особой силой
Глыбастость мира и на нем
Зарубки страшных лет России.
О, сердца русского броня!
О, мировые потрясенья!
"Купанье красного коня" -
Петрова-Водкина спасенье.
В разломах века или дня,
Где Мира Божьего границы,
"Купанье красного коня"
Пресветлым Ангелом хранится.
1998
* * *
Россия спит.
Спят ковыли,
Дорога,
мельница,
развилка.
И лишь на темени земли
Река пульсирует,
Как жилка.
Тиха Россия.
Сон глубок
Ее домов
и голубятен.
Мне - первый
Утренний дымок,
Как дым Отечества,
приятен.
1984
ИЗ КАМЧАТСКОЙ ТЕТРАДИ
Медалевидные глаза
Тюленей круглых,
Как початки.
Их рявканье, их голоса
Разносятся по всей Камчатке.
Блестит песчаная коса.
Ты над волной
От ветра узишь
Миндалевидные глаза,
Как щёлки автомата "Узи".
Миндальный юг недостижим
Из мест,
Где ходят волн борчатки.
Как два тюленя мы лежим
На золотых песках Камчатки.
На сопках - шапки серебра.
О, как ты выразилась метко:
- Смотри,
Камчатку, как креветку,
Приливы пробуют с утра!
Лучи рассветные текут,
Как лава,
С огненной макушки,
И в скалах
Золото толкут
Прибоя мощные толкушки.
1990
* * *
Сырая мгла окутывает бакен,
Похожий
На светящийся зрачок,
А рядом,
Разучившийся рыбачить,
Разбитый бот на берег извлечен.
Тяжелой цепью к берегу привязан,
Как будто пес,
Скулит из темноты
И затихает, и теряет разум,
Навеки отлученный
От воды.
Подоблачною серою шинелью
Укрылось небо.
Вечер догорел.
Подслеповатый бакен
Спит над мелью:
Он тоже вместе с ботом постарел.
Он по ночам печалится о друге,
Взывает к буре,
Штилю вопреки.
И вот у моря
Лопнули подпруги
И заходили волны-желваки.
Прибой взлохматил пену,
Словно перья.
Забился бакен, затуманил глаз
И оторвался,
И упал на берег,
И вместе с ботом медленно угас.
1968
ЮРИЮ КУЗНЕЦОВУ,
автору книги "Русский узел"
Твоему закаленному духу
Чуть живая внимает страна.
Твоему абсолютному слуху
Боль грядущего века слышна.
Ты уходишь на стороны света,
Оставаясь на месте своем,
Понимая, что имя Поэта
И душа не сдаются взаем.
Для высокого русского СЛОВА
Ты явился в рутину, в раскол,
Чтоб до мертвого и до живого
Достучался твой зримый глагол.
Обретаются нехристь и выкрест
В нашем грешном заветном краю,
Но извечною злобой Антихрист
Прожигает Отчизну мою.
Полумертвые падают птицы
Над пустым, обгоревшим жнивьем.
Ты выходишь
с Антихристом биться -
Русский Ангел с последним копьем.
1996
ВАЛЕРИЮ ХАЙРЮЗОВУ,
автору книги "Плачь, милая, плачь!"
Парламент русский, ты расстрелян,
Оплавлен танковым огнем.
Идет война. А менестрели
В ладоши хлопают притом.
Глаза проплачут чьи-то мамы.
Идет война. Идет разор.
Сценарий есть у этой драмы
И есть убийца-режиссер.
Расстрел людей у телевышки...
А на экране - ложь и ложь.
На землю упадут мальчишки,
Ты сам едва не пропадешь.
Твоя любимая заплачет
И вся страна заплачет вновь.
А кто искупит, кто оплатит
России пролитую кровь?
"Убийца жив и он в ответе,
А весь народ - на алтаре..." -
Прошелестит осенний ветер,
Убитый в Черном Октябре.
Никто своей судьбы не минет,
Никто свою не спрячет суть
И час Возмездья не отринет...
Он состоится - БОЖИЙ СУД!
1996
ТАТЬЯНЕ СУРОВЦЕВОЙ,
автору книги "Крыло судьбы"
Мы - птицы, - мы зяблики
мы - свиристели.
Мы пели, мы снились, наверное, Богу.
Мы в жизненной повести нашей летели,
Как мысль от пролога летит к эпилогу.
Мы - космос, мы облако видеть хотели.
От скал отрывались, где яшма и сланцы.
Куда мы спешили, куда мы летели
На призрачном нашем "Летучем Голландце"?
Да нет же! И вправду канаты гудели,
На палубе брызги взлетали до солнца,
И мы по Байкалу с тобою летели,
Объятые светом до самого донца.
Куда мы летели? Мы счастья хотели!
За счастье цеплялись. Не надо цепляться.
Мы с палубы звонкой, как с жизни, слетели
Туда, где уставшие души пылятся.
Среди мировой поднебесной крутели
Вздымалось холодное мертвое солнце.
И крыльев не стало. Мы в бездну летели
На голое дно. Где ни сна, ни оконца.
Мы - птицы, мы - зяблики,
мы свиристели.
Неужто мы прокляты или убиты?
Давай, оживем и по первой метели,
Давай, долетим до ближайшей ракиты.
1997
АНАТОЛИЮ ГОРБУНОВУ,
автору книги "Чудница"
Мне и вправду не чудится:
Лед по Лене плывет,
И кружливая чудница
Заблудиться зовет.
С кедров ломится паданка,
А в избе - тишина,
Светит тихая ладанка,
Или в небе - луна.
Вьются корни упорные
По земному нутру.
Мнится что-то соборное
Мне в кедровом бору.
Ты - ПОЭЗИЮ черпаешь
В том соборе не зря...
Над тайгою вечернею
Золотится заря.
Зорьку медную в колокол
Отольют мастера.
В этот колокол - колотом
Ты ударишь с утра.
Напугаешь ухватистых
Медвежат-огольцов.
Снег лавиною скатится
Со скалистых гольцов.
На Пегасе очутишься,
Над землей воспаришь
И волшебною "Чудницей"
Белый свет озаришь.
1997