ВАСИЛИЮ КОЗЛОВУ,
автору книги "Есть у меня на свете брат"
В иную даль готовы сходни...
Идем по берегу утрат...
Одно спасает нас сегодня,
Что есть на свете друг и брат.
Душа над нетями трепещет,
Опять гоняется за ней,
Как будто коршун, дух зловещий -
Среди разломов и камней.
На дно ущелья сходят сгустки
Земных печалей и сует.
Посланцы дьявола искусно
Господних истин застят свет.
Живем, хрипя и канителясь,
Катаясь в угол из угла,
А Мировая Запредельность
Уже на улицы сошла.
Она распахивает сети,
Как будто медленную пасть:
Там копошатся наши дети,
На дно успевшие упасть.
Мы опускаем наши лица
Туда, где огненным клубком
Слетает к детям дьяволица,
Чтоб жечь их адским молоком.
А бездна темная играет,
Последний канул в ней завет.
Все-все на свете умирает
И даже - негасимый свет.
Душа над бездной нависает,
Вот-вот сорвется в мир утрат.
Неужто больше не спасает
Заветный друг и бедный брат?
ВАСИЛИЮ ЗАБЕЛЛО,
автору книги "... И пройдут высоким строем
птичьи стаи надо мной"
Как хорошо с тайгою повенчаться,
Как с женщиной, на долгие года.
Ждать выходных и на свиданье мчаться,
Стихи снегов читая без труда.
Забраться в дебри по следам лосиным,
Совсем забыть о городском жилье...
И ввечеру - янтарным керосином
Заправить лампу в старом зимовье.
Заранее - с чешуйкой золотою -
Полено для лучины присмотреть
И растопить печурку на постое,
И душу онемевшую согреть.
Спасаться от неверия, рутины
И понимать на переломе дней,
Что и Россия, и тайга - едины,
Что ты - заступник Родины своей!
1997
* * *
Олегу Ащеулову
Вспоминаю без усилья
Давний вечер, словно сон,
Где распахивает крылья
Молодой аккордеон.
В поднебесье стынет вечность,
А на ветреной земле
Ты влетаешь в шумный вечер
На малиновом крыле.
Кружат в вальсе наши годы,
Голос рвется на верха.
Ой, вы, годы-скороходы!
Ой, вы, резвые меха!
Сквозь вечерние бульвары
Мчится музыка во мгле.
В поднебесье кружат пары,
Кружат пары на земле.
Мы не сгинули в загулах,
Только вышли на поклон.
Эй, Олежка Ащеулов,
Доставай аккордеон.
Где ты, молодость? Далече!
Но опять, как давний сон,
Полыхает каждый вечер
И поет аккордеон.
1996
* * *
Я обаятелен и груб,
Я, словно варвар, неотесан.
Срываю поцелуи с губ,
Как с веток лист срывает осень.
Мой поцелуй, как вздох, глубок.
Он самых стойких женщин косит.
Моя свирепая любовь
Тебя над бездною проносит.
Ночей и дней живой прибой
Во мне вскипает страстью дикой,
И начинается разбой
На берегах любви великой.
Любя друг друга и губя
До исступленья, до угара,
Мы в битвах пестуем себя,
Как два прославленных корсара.
1996
АДМИРАЛ КОЛЧАК
Метель плясала, словно кобра,
Плевалась, жалила дома.
Летела пулями под ребра
Белогвардейская зима.
Из обмороженных винтовок
Таращились зрачки войны.
И белой тучей забинтован
Был диск израненной луны.
Сопротивлялся красный город,
Свинец по городу сновал.
Цепь красных, как рубахи ворот,
Колчак атакой разрывал.
Змеилась темною удавкой
По свею белому река.
Иркутск, ты стал последней ставкой,
Последней долей Колчака.
Стучало сердце под прицелом.
Он пел романс. Витала грусть.
Колчак был русским офицером,
Его расстреливала Русь.
Он был фортуне кровным братом,
Не знал провалов и потерь.
За то, что был аристократом -
Его расстреливала чернь.
Колчак в рассветном дыме алом
Не уклонялся от свинца,
Он оставался адмиралом,
Не побежденным до конца.
1972
* * *
Что-то в этом есть непостижимое,
Когда снеги белые плывут.
И в лесу, и в поле - одержимые -
Запустенья призраки живут.
Даже эхо в том лесу не слышится…
И с какой мечтой ни подружись -
Запустенье рядом с жизнью
движется:
И пустеет, и слабеет жизнь.
Я устану от безверья корчиться,
Словно лед - печали растоплю.
Но душа поверит в одиночество
И завязнет в голубом снегу.
На виду у рощицы осиновой
Я от мглы себя освобожу,
И у тусклой лампы керосиновой
Этот снег и век пересижу.
1996
* * *
Начало июля. Серебряный дождь.
Звенит по асфальту стаккато капели,
И ты в серебре,
в золоченой купели
Со мною в обнимку по лету идешь.
А юность стрижом или пулей сквозит,
Кричит нам вослед
и крылом задевает.
Судьба - нас в игольное ушко вдевает,
И прошлое ниткой за нами скользит.
… Свирепые зимы встречаем вдвоем
И снова идем через пропасть в обнимку,
Проходим сквозь взрывы,
как будто сквозь дымку,
И помним себя под июльским дождем.
1993
РУССКАЯ БАНЯ
Н. Н. Шипилову
Николай Николаевич баню справляет,
Словно праздник справляет
легко, не спеша,
Божьим Словом и верой людей окрыляет,
Поливает целебной водой из ковша.
В русской бане и духу, и телу - желанной
Так тепло и спокойно,
и благостно мне.
Вот и веник запарен пихтовый, духмяный,
Всласть готовый гулять по усталой спине.
Поднывает спина, и свербит к непогоде,
Насыщается тело Господним теплом.
Здесь березовый дух,
можжевеловый бродит,
Пахнет медом и квасом, и русским селом.
Николай Николаевич баню справляет,
Начинает с молитвы, с благого креста,
И меня тем крестом,
и себя окормляет,
Чтоб до бренной души снизошла чистота.
Расправляю свои занемевшие плечи
И вдыхаю березовый крепкий настой.
Этот мир -
Николай Николаевич лечит
Благодатною баней и верой святой.
1998
* * *
Дыханье сибирского лета,
Лесных ароматов настой.
И в вашем лице столько света,
Как будто вы стали звездой.
Вечернее небо безбрежно,
В нем ангелов песня слышна.
Лицо ваше чисто и нежно
Восходит в проеме окна.
О, как притягательны губы!
О, как ваша поступь легка!
А лето уходит на убыль,
А встреча к развязке близка.
О, как упоительно это:
Сгорать на краю полутьмы.
Все чаще мне видится лето
Среди белоснежной зимы.
1997
МОНОЛОГ ШУТА
Я - шут гороховый.
Я - шут.
Ну, что ж вы?
Смейтесь надо мною!
Я - клоун плача.
Я смешу
Счастливых вас
Своей бедою.
Я - танец горечи.
Я - тот,
Который в шутовство
Не верит,
И все ж кривит
В усмешке рот
И колесом -
У царской двери.
1967
* * *
Еще не грянула пурга,
Еще равны стихи и проза.
И тихо дремлют облака -
Земных сует
метаморфозы.
Но вот качнулся небосклон,
И солнце надвое распалось.
Промчался
пушкинский фургон,
И Натали одна осталась.
Я убегаю из Москвы
Такой ненужный,
не московский,
И в полночь рушатся мосты,
Как будто навзничь -
Маяковский.
По горю Горького бегу,
Навстречу мне
хмельной Крученых,
И одиозно сквозь пургу
Язвит над миром
Саша Черный.
О, белый Блоковский наряд,
Библейские на небе
грядки…
Андреем Белым снегопад
Летит Есенину на прядки.
1967
СВЯТАЯ НОЧЬ
Святая ночь!
О, только б не светало!
Любимая!
Ты - церковь на Нерли!
Тебя мне,
Как молитвы
не хватало,
Как узнику -
Свободы и земли.
Святая ночь.
Неведомая сила,
Наверно,
Подарила мне тебя…
Ты губы, как причастье,
Подносила,
И в жертвоприношение -
Себя.
Святая ночь.
О, только б не кончалось
Святейшее
свершение
грехов!
Святая ночь
Сгорела и умчалась,
Оставив пламя
Горькое
Стихов.
1967
* * *
Как билась бабочка
О полдень!
Так билась женщина об лед.
Так ночь обступит,
Обоймет,
Так бредят головы:
- О, спойте!
Как стынут звезды у лица,
Так стынут
Зимние дороги,
Так стынет кровь
при виде крови,
Иль в ожидании конца.
Ночные бабочки
Гонцами
В моем окне,
В твоем окне.
О, то не бабочки, то - снег,
То мы, чуть видимые,
сами.
На чей-то свет уже давно
Летим,
О стены ударяясь.
Где чьи-то руки якорями
Вцепились
В темное окно.
1967
НИЩИЙ ГОЛУБЬ
О, нищий голубь,
Здесь и там
Ты на асфальте
что-то ищешь.
Живешь без хлеба
И гнезда.
Ты - просто голубь.
Просто нищий.
Вот мимо мчится
Колесо,
И крошки хлеба -
тоже мимо.
Тебя не знает
Пикассо.
А ведь не ты ли
Голубь Мира?
1967
ОСЕНЬЮ
Мне бы на улицу
выйти украдкой
Мне бы тебя
у окна подождать
В синие стекла
в оконные рамы
Тычется теплая
морда дождя
Мне бы тебя
отыскать у калитки
Молча прижаться
к осенним плечам
Мокрые птицы
и мокрые листья
Каждую осень
над нами кричат
Я перейду эту
мокрую осень
Встану один
под крыло фонаря
Тихо подумаю
Где тебя носит
И обопрусь
о плечо сентября
1968
* * *
Осатанею и останусь
Вне зла.
Вне времени.
Во вне.
Поднимет
Буйное восстанье
Сирень,
стоящая в окне.
А я на миг осиротею,
На миг
Все в мире обрету.
Пустеет комната.
пустеет
Тропинка дальняя
В саду.
Но вдруг наполнится
Сиренью
Мой круглый стол,
Мой старый дом.
Шмели -
Мохнатые орфеи -
Закружат
в воздухе густом.
Я опущу лицо в ладони,
Чтоб тишину
с него
стереть.
Потом лицо мое
Потонет
В реке с названием
Сирень.
1968
НА БАЙКАЛЕ
А солнце
Пляшет лейкоцитом
По белой крови тишины.
Цитаты Цезаря
цените
И демосфеньтесь
У волны.
И ртом,
Ворочающим камни,
Старайтесь
Дикцию постичь.
Чтоб звуки
Бились омульками
В зубах, как будто бы
в сети.
Ах, ясность дикции какая!
Не заикается
Байкал.
И светит
красными
буйками
Веселый кончик
Языка.
1968
* * *
Темень.
Тело.
Тишина.
Тени полукружьем.
Словно в теннисе
Луна
Прыгает по лужам.
Тучи,
Точно
Острова.
Тени, как растенья.
Степень
Нашего родства -
Белое
Сплетенье.
1968
ДОМ
Я был когда-то добр,
Теперь совсем
Недобрый.
Я - из бетона дом,
Для многих неудобный.
Я слышу, дескать, вот
Он весь
Лишен комфорта.
А мой водопровод -
Горячая аорта.
Штыки телеантенн
Вы в шею мне
Воткнули.
И где-то в мясе стен,
Как между рёбер -
Пули.
Вы варите компот.
Качаетесь на стуле
И мне
своею туфлей
Царапаете рот.
А я, как всякий дом,
Не обладаю криком.
И только
Лифт капризный
Застрял,
Как в горле ком...
1968
СУББОТА
Сны Софийского собора,
Купы
Знойных куполов.
Всемолельная суббота,
Мирный звон
колоколов.
Нераскатанное небо,
Нерасказанная быль.
Я в соборе этом не был,
Я молитвы позабыл.
Не волнуйся,
Богоматерь!
Я приду и помолюсь
За погибшего
Солдата
И за всю Святую Русь.
Ах, как ломко
по субботам
Трио "Троицы" поет.
Не религия - свобода -
Из реликвий
восстает.
1968
* * *
Во мне засела боль сама:
Я - пацаном - однажды видел
Избитых,
пьяных инвалидов
На старой станции Зима.
Вы видели, как инвалиды пьют?
И как они пьянеют?
И как потом
с остервененьем
Друг друга костылями бьют?
Вы видели того - без ног -
На маленькой тележке?
Он греб руками
и не мог
Грести быстрей и легче.
Толпа взирала на него
С привычным любопытством.
Как на живое существо,
Что корчится
под пыткой.
А ЧЕЛОВЕК толкал асфальт,
Плечом толпу отвергнув.
Скрипела
судорожно
сталь.
Как колесница века.
1968
СЕНТЯБРЬ
Уже сентябрь.
Мой мокрый город,
Из лета в осень уходя,
В кашне тумана
прячет горло
От предстоящего
Дождя.
А дождь
Уже на повороте,
Уже в проулках заскулил,
И злые капли
на излете
Мой тополь насмерть
Засекли.
Как будто Поле Куликово
Под нами площадь…
Кровь листвы.
И чей-то красный щит
расколот
В бою
На мелкие куски.
1968
РОЖДЕСТВО
Кусты, кирпичные обломки,
Густые, спелые снега.
Дома и улицы оглохли
От паровозного свистка.
Узор зимы затеян прочно
Чугунной прочностью оград.
Я прибыл
в отпуск краткосрочный.
Я Рождеству и снегу рад.
На крышах трубы леденеют,
Лепечет девочка в окне.
Снега, как праздники над нею,
Как чья-то память обо мне.
Ее ладошки с восклицаньем
Приникли к тонкому стеклу,
Волшебно личико мерцает,
Как шарик ёлочный в углу.
И я в бушлатике матросском,
Забыв уверенность свою,
Среди крещенского мороза,
Как мальчик святочный стою.
Зима разыскивает солнце.
Роняет снежные слова.
И смотрит девочка в оконце,
Как некий образ Рождества.
1968
ПОСИДЕЛКИ
Кличет Сеня-гармонист:
- Девки-душечки!
Что вам: польку или твист?
Иль частушечки?
И глазищами остро
В девок целится:
- Что вам: танго? Болеро?
Иль "Метелицу"?
Кнопок блестких кавардак,
Пальцы хваткие.
Ухмыляется варнак
За трехрядкою.
Отвечают Сене так
Девки гордые:
- Нам бы, Сеня, краковяк,
Иль "Подгорную"!
Сеня крикнул: - Сторонись,
Капитониха!
И слилися - гармонист
И гармоника.
Ой, ты, пан или пропал!
Пляшет ВУЗовка.
Поднялся девятый вал
Или музыка…
И уже на круг летят
Девки ленские,
Отступаться не хотят
Деревенские.
Где там ВУЗовке до нас -
Дунек-Машенек!
Перепляшем мы сейчас
Разукрашенных!
Ты дроби, дроби, каблук,
Пол на палицы.
Развалиться может клуб…
Не развалится!
Перед девками Степан
Бесом крутится.
Вот согнулся, вот упал,
Или чудится.
Словно ястреб гармонист
Рвет гармонику
С поговоркой "Сторонись
Капитониху"!
Гармонист лихой у нас…
Стоп, гармония!
Вон у ВУЗовки сейчас
Лопнет молния!
1968
ОКТЯБРЬ
Сквозные улицы.
Трусцой
Спешит старик на остановку.
Ему в лицо и мне в лицо
Швыряет ветер снег неловкий.
Октябрь -
Не таянье снегов.
Октябрь, наверно - тайна снега.
Вот потому несутся с неба
Осколки белых облаков.
И потому
Так нелюдим
Уставший мой рабочий город,
И потому - стою один
И прячу шею в жесткий ворот.
1969
* * *
Подолгу в окнах свет горит
В том доме, где меня не знают.
Там кто-то что-то говорит,
А стены всё запоминают.
Он - этот кто-то - в доме том
Ладонью жесткой воздух рубит…
Мне говорит печально дом,
Что КТО-ТО женщину погубит.
И эта женщина во сне
Себя в тревогу облекает,
Она не знает обо мне
И даже не предполагает,
Что я - напротив, я - в окне,
Всего в пяти шагах от дома,
Где, может, по моей вине
Всё происходит так знакомо.
И потому не спится мне,
Что в окнах осень догорает,
Что рядом, в зябкой тишине,
Любовь чужая умирает.
1969
ЭКСПРЕСС
Картежник - в табор
По зову карт.
Совсем не старый
Он - твой Икар.
Он весь из далей,
Как из стрекоз.
Кому подали
Электровоз?
Кому ковали?
Кому несли?
Его кривая,
Как зов земли.
Вокзал коричнев
И пуст перрон.
А электричка -
Сплошной патрон.
В нем, как заряды,
Десятки дур.
Не жги, не надо -
Бикфордов шнур!
А рельсы - настежь,
И виадук,
Как будто счастье,
Но - мимо дур.
1969
ЗАРЕВЕНЬ
Убоюсь твоих знамен,
Зонтиков и знаков
Я - не знающий имен,
Кроме Пастернака.
Убоюсь твоих тревог
И озорованья.
Мне милее всех дремот
Время созреванья.
Созревает заревень
За моим заплотом.
Под покровом деревень
Умереть охота.
Над сужением дождя
Стану удивляться,
Стану плакать, как дитя,
И по лужам шляться.
Ни строки не напишу,
Не солгу ни разу.
Не держи меня, прошу,
В доме понапрасну!
1969
В ОЖИДАНИИ ЗИМЫ
Я принесу
вилок зимы
На улицу Гастелло,
Где мальчуганом
"МЫ ЗА МИР"
Написано на стенах.
Еще запрятана зима
В кочан
заиндевелый,
Еще не выдала казна
Ветрам
Снежинок белых.
Но я не выдержу опять,
Возьму кочан
до срока
И стану зиму надрезать,
Чтоб первый снег
потрогать.
1969
* * *
Сугробы -
Белые медведи -
Передвигаются в ночи.
Они бездомны,
словно ветер.
Они, как я - совсем ничьи.
А вьюга рвет
Постромки снега,
Встает, как лошадь,
На дыбы.
И я лечу куда-то с нею
По кругу
Собственной судьбы.
И если падаю
в сугробы,
Как каскадер,
На всём скаку,
Мои следы - всего лишь
Строки
На белом
письменном
снегу.
1969
* * *
Стволы берез,
Как одностволки,
Вросли прикладами
в забор.
Стреляет лес
В людские окна,
Вооруженный до зубов.
Идет пальба
У перекрестка,
Идет таежная война.
Вон в лесоруба
по-ковбойски
Из чащи
Целится сосна.
За все плоты,
Завалов груды,
За все былые горбыли
Мстит людям лес,
дремуче-лютый,
Восставший ночью
Из земли.
За все столы,
скамейки,
бары,
За кучки черные золы,
За все
Кровавые пожары
И слезы горькие смолы.
1969
* * *
Как ровен этот свет глубокий!
Как ясно высветил дворы!
Быть может, нам - привет далекий
Шлют беспредельные миры?
Как на приколе - стынет Вечность,
Не отвечая на привет.
Она молчит, но я отвечу
На этот зов, на этот свет.
Я в ночь пойду дорогой санной
И на пустынном берегу
Среди земли обетованной
Костер высокий разожгу.
Как хрупок снег! Как воздух колок!
Как удивителен простор!
Мильон космических иголок
Летит снежинками в костер.
Пускай горит костер нетленный!
Пускай над Вечностью плывет!
Быть может, кто-то во Вселенной
Его - ЗВЕЗДОЮ назовет.
1968
* * *
Яркое поле. Ромашек прибой.
Детство - мой парусник белый -
И восторгаться,
и бредить тобой
Не устаю то и дело.
Снова лечу по Господним следам,
Ломких стеблей не нарушив,
Где надо мной,
припадая к цветам,
Пчелы и бабочки кружат.
Хочется долго по полю брести
Сквозь лепестковое пламя…
Также, наверное,
будут нести
Тело мое над цветами.
1970
* * *
Т.
Я напишу тебе стихи
О снах,
о буквах,
о крапиве.
Как всадник скачет по степи,
Какие улочки кривые.
Я напишу тебе о том,
Как звезды
В поисках рассвета
Ко мне заглядывают в дом
В начале сна,
В начале лета.
Как опускаются дожди
На плечи,
на аэродромы.
И как расходятся пути
На расстоянии
Огромном.
Но ты глаза не опускай,
Не укрывай лицо
ладонью.
Пускай недобрая тоска
На дне зрачков твоих
потонет.
Я напишу тебе стихи,
Но только помни
эту малость:
Как всадник скачет по степи
И как мне долго
не писалось.
1970
СРЕДА
Не золотая середина
Заключена в тебе,
среда,
А что-то вязкое,
Как тина,
Застряло между "нет" и "да".
Среда -
Посредница печали.
Среда -
Последний разговор.
Всегда нас среды
разлучали
И разлучают до сих пор.
Среда -
Единственное слово -
И ты уже не скажешь "да!"
Во мне
Косноязычье слога
Навек оставила среда.
Опять ты в среду
уезжаешь
Среди чужих,
Ненастных лиц.
Твои глаза - двумя чижами
Среди ветвей,
среди ресниц.
1970
В ДОМЕ
А в доме спали -
храп стоял,
Как будто двести лет не спали!
О, сны мои,
Вы где пропали?
Я из бессонниц состоял.
Еще - во мне
Росли дожди,
И глухо шлепали калоши.
Я был
задумчиво-хороший,
Когда стихи ко мне пришли.
Во мне звенели
Словеса
И шли одни сплошные рифмы.
И, как волна
гудит на рифах,
Во мне гудели голоса.
Так продолжалось до утра,
Пока не выплыли
из храпа,
Как благоверные из храма,
Мой брат,
племянник
и сестра.
Я написал стихи о том,
Как хорошо, когда не спится,
Когда заснет,
Угомонится
Мой дом, похожий на Содом.
1970
В ПРИСАЯНСКОЙ ТАЙГЕ
Николаю Терещенко
Присаянье - подобие рая,
Заповедный мерцающий снег.
И безлюдье от края до края,
И неслышного времени бег.
Тишина широка и бездонна
До ответного звона в ушах.
В небесах застревает ворона,
Или чья-то живая душа.
Мощь стволов, сухожилия веток -
Совершенства невиданный пир.
Присаянье - становище света,
Охраняемый Господом мир.
Задохнешься его красотою,
Обоймешь цепенеющий лес,
В зимовьё, по-мужицки простое,
Будто скатишься с ясных небес.
У печурки оттаешь душою
В разговорах о русской зиме
И уставшее тело большое
Разбросаешь на теплой кошме.
И в ночи не заметишь оттенков
И летучих следов кабарги,
Но услышишь,
как бьется за стенкой
Своенравное сердце тайги.
1996